Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

Я убираю ладони от стола и опускаюсь на стул.

— Послушай, — прошу, растерянно притянув к себе от стены за белый носик купленный накануне маленький чайник, — если я что-то не то сказала насчет твоей семьи, ты извини меня, я не нарочно. Как-то само получилось…

Сам парень едва ли меняется в лице при моих словах, но его выдают пальцы. Они медленно сжимаются в кулак и мнут под собой лежащую на столе салфетку.

— Черт, Воробышек, — выдыхает Илья. — Моя семья — это я. Не стоит переживать о мнимых родственниках. Что это? — он поднимает голову и утыкается взглядом в белый пузатый предмет в моей руке.

— Это? — на миг теряюсь я от неожиданно прозвучавшего вопроса. — Чайник, видимо, для заварки. А что?

— Откуда он здесь?

— Из магазина, — честно признаюсь. Лицо Ильи при этом почему-то хмурится, и я спешу добавить, пока он не напридумывал себе неизвестно чего. — Это мой подарок тебе к Новому году. Нравится?

Я улыбаюсь, глядя на окаменевшего от моего признания Люкова, потому что совершенно не знаю, как себя в подобном случае вести. Мне никогда не приходилось делать подарки парням и сейчас, пожалуй, так же неловко, как ему.

— Подарок? — переспрашивает Илья и при этом так удивляется, сквозь напущенную на себя серьезность, что это кажется смешным.

— Ну да, — отвечаю, осторожно отставляя от себя чайник. — Мальчишек попросила купить. Глупый подарок, да?

— Почему же. Скорее нужный. Спасибо, Воробышек.

Илья помогает мне убрать кухню, а после садится в гостиной на диван и открывает конспекты. На часах пять утра, я вновь утыкаюсь носом в электронный текст ноутбука и отправляю отважную Магдален к дому Вестов, оставив Люкова наедине с учебой. Он быстро читает, время от времени перебирает снятые с полки книги и листает широкий планшетник, делая короткие заметки в тетрадь, и я удивляюсь его способности выборочно и быстро усваивать информацию.

Я ухожу от Люкова в семь. Он стоит рядом в прихожей, сунув руки в карманы брюк все время, пока я одеваюсь, убираю наверх волосы и натягиваю на голову шапку.

— Мне кажется, я тоже должен извиниться, птичка, — неожиданно говорит, подавая мне сумку.

— За что? — я беру ее на плечо и поднимаю на него глаза.

— Неважно, — выдавливает из себя Илья, пристально глядя на меня. — Просто скажи «Да».

И я послушно говорю «Да», хоть и краснею под помнящим вчерашний вечер взглядом.

* * *

— С наступающим, Зин Петровна! Счастья, любви, и исправно работающих инженерных коммуникаций! — выдает Танька, когда мы со смехом сбегаем с ней с лестницы и мчимся, спеша в универ, мимо украшающего подъезд новогодней мишурой коменданта общежития.

— Здрасьте! С наступающим, теть Мань! — киваю я старенькой вахтерше, задействованной на подхвате у начальницы, споткнувшись о брошенные на пороге еловые ветки, и цепляюсь за Танькин рукав. — Смотри, Крюкова, какая лесная красота! — привлекаю внимание подруги. — Как думаешь, разрешат нам из такой кучи выбрать веточку для себя? Было бы здорово украсить комнату!

— Девочки! — кричит вслед комендант, едва мы уговариваем вахтершу оставить для нас пару пушистых ветвей, и выпархиваем из подъезда на улицу. — Меня в праздники не будет! Кто останется в общежитии — никаких фейерверков, парней и выпивки! Вы слышали меня! За безопасность спрос с вас!

— Слышали! Конечно, Зин Петровна! Никаких парней! — отмахивается от слов женщины Танька и тут же довольно шепчет мне на ухо: — Знала бы она, сколько ночей Вовка торчал у меня, пока ты отлеживалась у своего Люкова, устроила бы нам обеим геноцид с публичным четвертованием! Пока, грозный админ! — оглядывается и машет за спину рукой. — Три ха-ха!

Танька мчит на всех парах к остановке, а я, поспевая следом за ультрамариновым полушубком под креативного медведя и розовой шапкой-наушниками на темной кудрявой голове, только молча вздыхаю. Бесполезно. Этой девушке бесполезно что-то говорить. За последнюю неделю, что я вернулась от Люкова, мне так и не удалось убедить ее в истинном положении дел между нами. Оставленные Ильей у вахтера продукты для меня — те, которые я «случайно» забыла в его доме, стали в ее глазах негласным признанием наших отношений.

— Кстати, Жень! — мы дружно впрыгиваем на подножку отъезжающего автобуса и протискиваемся сквозь ленивую толпу пассажиров. — Ты где Новый год отмечать собралась? Дома в Гордеевске или со своим брутальным мачо? Я чего интересуюсь, — признается подруга, — меркантильный интерес имею.

— В общежитии, в обнимку с книгой и телевизором, — отвечаю я. — Тань, кончай давить на жалость, а? Четвертый раз интересуешься. Домой я не поеду, не спрашивай почему, а Люкову меньше всего нужно мое общество, что бы ты там себе о нас не придумала. Знаю я твой интерес — четырнадцать квадратных метров совместной жилплощади. Извини, но деть себя никуда не могу. В конце концов, я там временно прописана.

— У-у, Женька, — кривится Танька, печально хмурит глазки и щипает меня в рукав, — какая ты нудная. — Ну что нам с Серебрянским в снегу любиться, что ли? Уже шесть дней нигде ни гугу. Скоро пубертальными прыщами от воздержания покроемся и прощай красота! Первый раз в Новый год вместе, а уединиться негде. Прям засада какая-то, честное слово!

— Ничего, Крюкова, после свадьбы наверстаете. А от прыщей хороший препарат есть, — невозмутимо отвечаю, — «Зинерит» называется!

— Фи! — отворачивается от меня подруга и обиженно поджимает губы. — Ты как престарелая феминистка, Воробышек! Седая защитница нравов! Клейма святоши на лбу не хватает и креста постриженки на голове! Если сама к сексу равнодушна, то не спеши осуждать за любовь к нему других!

— Замолчи, Крюкова! — ахаю я, избегая поднимать глаза на пассажиров, с любопытством поглядывающих в нашу сторону. — С ума сошла, — стучу по виску пальцем, — люди же вокруг!.. Ну, хорошо, Тань, — сдаюсь, глядя в черные хитрющие глазищи. — Я к девчонкам напрошусь — к Насте с Лилей из «607», по-моему, они тоже в общежитии Новый год встречать будут. Но только до раннего утра. Так тебе подойдет?

— Женечка, ты такая лапочка-лапочка! Душечка! — прижимается ко мне подруга и громко чмокает в щеку. — Мы только часиков до четырех, а потом вместе чай попьем с тортом! Я Серебрянскому фирменный бисквит заказала — продукт ресторана «Астория», ничего, раскошелится для любимой разок. Ну, так как? — виновато морщит скуластое личико. — Я ему скажу, что ты не против, да?

— Ладно, скажи! — улыбаюсь я, спрыгивая с подножки автобуса в утоптанный ногами снег. Машу рукой на прощание Таньке, свернувшей на соседнюю аллейку, и бегу через заснеженный парк к своему корпусу.

Сегодня тридцатое декабря, через десять минут последняя возможность получить зачет по «теории механизмов», и если я не хочу краснеть перед преподавателем за очередное опоздание, с извинениями топчась на пороге, мне следует поторопиться.

Толпа у раздевалки собралась нешуточная. Пока я сдаю куртку и получаю номерок, пока несусь сквозь гулкий лес студентов на нужный этаж, вырываю из чьих-то цепких рук свою сумку и здороваюсь — звенит звонок. Я почти успела, — подумаешь, жалкие полминуты! — но все места в аудитории уже заняты и мне остается только нырнуть за единственное свободное место в первом ряду парт, как раз напротив кафедры преподавателя, и показать последнему готовность к началу учебного процесса. Вот черт!