Спасите наши души - Евгения Михайлова

Однажды Марине позвонили соседи. Она прибежала на пустырь за школьным двором, оттолкнула зевак и увидела, как Маша жестоко избивает девочку из параллельного класса. Она таскала ее за волосы, била ногами, девочка уже даже не кричала. Закричала Марина – первый раз в своей жизни, – так, что у самой перепонки напряглись. Маша оглянулась, и Марина вцепилась ей в руки, потащила, в квартире толкнула в ее комнату и закрыла дверь на ключ. Она дочь даже в туалет не выпустила до утра. Сама всю ночь пролежала в отчаянии, пытаясь понять, как надо поступить. Утром она знала точно. Открыла комнату дочери, велела той привести себя в порядок, схватила ее за руку и потащила в районный психдиспансер. Врач долго разговаривал с Мариной, затем наедине с Машей, потом пригласил мать одну.

– История у нас такая, – начал он сладким голосом «радионяни». – Мы имеем сложного ребенка, который вырастет тяжелым человеком. Для того чтобы вам легче было с ней справляться, можно поставить девочку на учет, можно корректировать ее поведение препаратами. Но я должен вам сказать приятную вещь. Она совершенно нормальна с точки зрения медицины. Просто она такая. – Доктор помолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а потом неожиданно хихикнул. – С точки зрения медицины, скажу я вам, и Чикатило был нормальным. Вот какие пироги. Что скажете, мамаша?

– Что вы идиот, – металлическим голосом ответила Марина.

На следующий день она потащила дочь к другому врачу, потом к третьему… В результате, когда Маша кончала школу, пришлось выкупить из психдиспансера ее медицинскую карту и снять с учета. Она надеялась, что дочь будет поступать в институт. Наутро после выпускного вечера Маша дохнула на мать перегаром и сказала:

– Мне твои институты до одного места. Мне надо деньги зарабатывать. Вы мне даже машину не можете купить. А мне нужна хата нормальная. Чтоб вас там не было. Родители. Глухонемой и тупая. Достала ты меня.

Деньги у нее появились очень быстро. И квартира, и машина, и конюшня, и участок огромный в элитном поселке… Только Марина никак не могла себя убедить в том, что все идет так, как надо. Ее не интересовал бизнес дочери. Хорошо, что он есть, вот и все. Как теперь без него прожить нормально? Она просто смотрела иногда в замкнутое, недоброжелательное, отстраненное лицо дочери и думала: на что была потрачена ее, Марины, жизнь? На этого чужого человека? То, что Маша не любила мать, было, наверное, очевидно для всех. То, что Марина не любила дочь, стало ее постыдной тайной.

…Она сидит уже три часа перед сумкой с фруктами и йогуртами. Сегодня у нее свидание с дочерью в тюрьме. А она не может заставить себя встать и выйти из квартиры.

Сергей быстро прошел к себе в кабинет и велел привести к нему Геннадия Овсяницкого. Не спускал с него глаз, пока тот шел от двери к столу. Не ответил на его приветствие.

– А я сегодня хотел тебя выпустить под подписку о невыезде. Убедил ты меня в том, что Мальчик пистолет у тебя в кабинете взял и любовницу свою застрелил. С одной стороны, он у нас полный дурак получается, с другой – совсем не дурак. Заранее готовился, продумал, как тебя подставить. Что скажешь?

– О чем?

– Так дурак у нас Мальчик или не дурак?

– Я уже говорил, и не один раз. Он – придурок. А взять пистолет из открытого ящика стола, выстрелить в лоб женщине, которая уже для него сделала все, что могла, выбросить потом оружие под окно, чтобы меня подставить, – это что, сильно хитроумный ход?

– Не сильно. Но ход.

Сергей закурил, помолчал, не сводя глаз с Овсяницкого, потом медленно заговорил:

– Для Мальчика это был бы ход, хоть и простой он, как два пальца об асфальт. У тебя ходы сложнее. И как она могла тебя на этого Мальчика променять?..

– Я не понял.

– Да и я пока не все понял. Ясно только одно: лежит Мальчик, он же Валентин Кочин, с простреленной головой в выселенной пятиэтажке неподалеку от дома Кати Подберезкиной. С той самой ночи лежит. И убит он, что характерно, из того же пистолета, что и Менделеева.

– То есть как?

– Неожиданность, да? Неожиданность, что обнаружили его буквально за день до того, как дом сносить начали бульдозером. А так был бы он навеки погребен в том подвале, остался бы в вечном розыске, и дело бы отправили в архив когда-нибудь за давностью… И не было Мальчика вроде. Как у классика: «А был ли мальчик?» Правда, хороший ход?

– Да черт побери! Я понятия не имею, о чем вы говорите. То есть вроде Мальчика нашли убитым? Из моего пистолета? Вы считаете, что это сделал я? Зачем???

– Не я должен отвечать на вопрос, зачем. Это ты нам, наверное, расскажешь. Если соизволишь наконец правду говорить. Как у тебя, однако, все получается. Одни трупы вокруг. И ты все время рядом. Ты просто в первом ряду, последний, кто видел, кто пистолет в руках держал, кому эти несчастные на глаза попались до того, как трупами стали… И ты у нас постоянно ни при чем. Безмотивный ты наш. И я, старый лесной волк, уже собрался тебя под подписку выпускать. Знаешь, что я тебе скажу: надо нам с тобой возвращаться к самому началу знакомства. К убийству Сидоровой. Слишком много совпадений. Слишком ты получаешься ни в чем не заинтересован. Ишь беззащитный какой: пожаловался нам, что бывшая любовница тебя обманула. Увела магазины по липовым дарственным. То есть ты повел нас по верхам, и мы пошли, аки по суху… Слушай, если ты водил нас за нос – а ты это делал, – я за честь сочту колоть тебя по полной программе. Уведите. Ситуация очень для вас плохая, подозреваемый, напоминаю: чистосердечное признание облегчит вашу участь. А она незавидная. Подумай до завтра. Пока эксперты поработают.

* * *

Алиса услышала, как входную дверь кто-то открыл своим ключом, и на мгновение у нее радостно замерло сердце: Алекс? Но через несколько секунд в комнату влетела улыбающаяся Настя. Только на секунду разочарование кольнуло сердце Алисы. Но она тут же по-настоящему обрадовалась.

– Ну, наконец-то. Я уж решила, что ты в больнице всерьез решила отдохнуть, отоспаться. В кои веки без собак, без проблем, а?

– Алисочка, скажу честно. Как лежать хорошо… Я даже притворялась иногда, будто у меня что-то болит, чтоб в столовую не идти. Мне в палату еду подавали, представляешь?

– Представляю, – улыбнулась Алиса.

– Ты решила, что я нечаянно бестактность сказала? Нет, я просто думала о тебе. И не только. Я по порядку. Так много мыслей в голове, что я попросила Толю к тебе заехать на пять минут до того, как за собаками поедем.

– Не поняла, а где у нас Толя?

– Он в машине. Я на самом деле на пять минут. Ну, вот, Алиса. Лежала я там, лежала… Наваляться не могла. И вспомнила, как тебя мучает, что ты лежишь постоянно. Я подумала: а вдруг тебе отдых послан для чего-то? От чего-то? Все знают, что за каторжный труд – быть балериной. У меня чувство какое-то появилось. Даже приснилось, что я хочу встать, но у меня ноги совсем неподвижные. Я смотрю на них, а они чужие. Я все силы собрала… Чувствую – пальчики шевелятся. Хотела ступни приподнять… ну, и проснулась. На душе как-то необычно. Ясно. Можно я твое одеяло подниму? А теперь, пожалуйста, пошевели пальчиками. Вот! Ты видишь?! Это то, что мне приснилось. Но я тебе больше скажу. Я чувствую, что нам сейчас сделать нужно. Я кладу ладони вот сюда, тебе на подъем. А ты изо всех сил тянешь ступни вверх, к моим рукам.