Игла смерти - Валерий Георгиевич Шарапов

тебе скажу: сорвиголовы у нас жили максимум две недели. Либо погибали, либо гнали мы их из разведки…

И все же случались редкие исключения, упоминать о которых в разговоре с капитаном Коноваловым Васильков не стал. Одним из таких исключений был сержант Ерофей Аникин.

Внешне Ерофей мало чем отличался от других бойцов разведроты. Зимой народ носил маскхалаты и был на одно лицо. В осеннюю или весеннюю распутицу история повторялась, потому что бойцы щеголяли в серо-зеленых ватниках. Только летом Ерофей преображался, надевая любимый черный бушлат поверх столь же любимой тельняшки. И только летом он становился узнаваем издалека. Сложно было сказать, чем он больше гордился – тем, что попал в разведку, или тем, что до тяжелого ранения служил во флоте. В роте все звали его Боцманом – в разведке, почитай, каждый имел прозвище. Не для конспирации, конечно, а скорее по привычке.

Случилось как-то разведчикам обложить дзот. Перед дивизией стояла задача захватить несколько высоток и выйти на обозначенный рубеж, а разведке выдали приказ взять между делом «языка». И вот лежат разведчики в неглубокой ложбинке, ждут, когда закончится артподготовка, чтоб подобраться к дзоту. Вдруг слышат, кто-то сопит, тяжело дышит. Насторожились. Вдруг из кустов шепот:

– Мужики, помогите! Одному не справиться…

Оказывается, Ерофей сползал метров за триста к другому немецкому блиндажу, двинул часового автоматом по голове и притащил его волоком по снегу.

От Василькова ему тогда здорово влетело. Остальные бойцы-разведчики посмеялись, но тоже спросили:

– Чего дурью маешься, Ерофей?

Тот с кислой миной пояснил:

– Скучно толпой в разведку ходить. Тоска зеленая! Лежишь-лежишь, аж зевнуть охота…

Таков был характер у Ерофея Аникина – загадочный и непредсказуемый. Мало кто из разведчиков его понимал, потому и держался он обособленно, не заводил ни с кем настоящей дружбы. К тому же предпочитал молчать и пребывать в одиночестве. Большой беды в том не было – болтунов и излишне шумных людей в разведке не жаловали. Однако главный недостаток Ерофея со временем давал о себе знать все сильнее и сильнее. Следуя сумасбродной идее или сиюминутному влечению, он совершенно забывал об опасности и не видел возможных последствий своих выходок для сослуживцев.

В Польше он получил второе тяжелое ранение – осколком так рассекло ногу, что переломило кость. Васильков выбил грузовую машину и сам повез его в госпиталь.

Ерофей лежал в кузове, накрытый плащ-палаткой, смотрел в небо и молчал. Васильков сидел рядом, привалившись спиной к передку и наслаждаясь теплым солнцем, тишиной вокруг, запахами влажного весеннего леса.

Вдруг Ерофей посмотрел на Василькова и кисло улыбнулся.

– Полегче теперь нашим ребятам будет. Тяготил я их.

– Что за глупости? – возразил ротный. – С чего ты взял?

Вздохнув, он снова устремил взгляд в высокое синее небо.

– Неуклюжий я какой-то. Меня и мамаша прозвала непутевым. Всю жизнь я такой нескладный: за что ни возьмусь – все не так выходит. А ребята у нас в роте хорошие. Я ведь по-честному хотел, чтобы все было как лучше. И ни черта не получается…

Положение береговых ориентиров, по которым определялось место лежавшего на дне самолета, Анатолий запомнил железно. После убийства Сильвестра лодка трижды отплывала далеко от берега, и ему удавалось удачно привести ее к самолету. 26 августа Анатолию предстояло поработать лоцманом в четвертый раз.

Дождавшись приемлемой для погружения в воду температуры воздуха, Лоскутов и молодой пловец уселись в лодку, прихватив пустую торбу, финку, бинокль, фляжку самогона. Поправив торчавший за поясом пистолет, Лоскутов взялся за весла. Лука столкнул рыбацкую посудину с береговой отмели и, глядя вслед, осенил товарищей крестом… «Час туда, час на месте и час обратно», – прикинул он запас времени для приготовления сытного обеда. И поплелся в лес запасаться хворостом.

Самый возрастной член выездной команды банды Воропаева между тем работал веслами и четко выполнял команды молодого лоцмана и ныряльщика в одном лице. Путешествие к месту затопления немецкого самолета длилось около часа.

– Вроде прибыли, – опустив бинокль, сказал Анатолий.

– Как скажешь. – Лоскутов оставил в покое весла и поочередно бросил за борт якоря. Отхлебнув из фляжки, не забыл и про напарника: – Будешь?

– Нет, лучше после.

– Ну, с богом.

Температура воды была той же, что и день или два назад. Однако лезть в нее не хотелось из-за неприятного холодного ветра. В озерной воде будет не жарко, а после купания и подавно захочется поближе к костерку.

Пловец с тоской поглядел в небо, по которому быстро проплывала тонкая пелена облаков. Солнце пробивалось сквозь нее, но теряло тепло и становилось тусклым, бесполезным.

– Ладно… как говаривал один покойник: раньше начнем – раньше закончим, – повторил Анатолий слова Сильвестра и скинул рубаху.

Зачерпнув в ладони озерную воду, он ополоснул лицо и без раздумий прыгнул в воду.

Минут через сорок блужданий по прибрежному лесу Васильков внезапно остановился и вскинул руку. Капитан Коновалов мигом продублировал команду, бойцы группы замерли.

Незадолго до этого Сашка заметил между деревьями свежий след протектора. «Легковой автомобиль, – опустившись на корточки, определил он. – И это очень странно. Местные рыбаки – народ небогатый; на легковушках на рыбалку не ездят по той простой причине, что легковушек у них нет. И потом… какого хрена плутать меж деревьев по бездорожью, когда метрах в пятиста есть нормальный проселок от трассы до самого берега?..»

Поднявшись и подав знак капитану, он двинулся дальше по следам автомобиля.

По иронии судьбы, Сашка вновь оказался в родной и любимой им стихии. Несколько военных лет он командовал дивизионной разведкой. Не счесть, сколько дней провел на нейтральной полосе, срисовывая немецкие позиции, сколько раз хаживал за линию фронта за «языками» и разведданными. В лесу в любое время года, днем или ночью он чувствовал себя хозяином. Прекрасно маскировался и ориентировался, умел бесшумно передвигаться, по любому звуку безошибочно определял, откуда он исходит, замечал врага через частокол деревьев и густой кустарник.

Душа возрадовалась еще на околице Грязных Харчевен, где оперативники и милиционеры покинули автотранспорт и пешком направились в сторону леса. Эту необъяснимую странность в себе Александр подмечал с детства (потому, видать, и подался после школы в геологи) – будучи коренным москвичом, почему-то любил глубинку. Села, деревеньки, забытые богом местечки в пять-семь дворов, где нет почты, связи и медпункта; где понос лечат черемухой, а простуду – русской баней; где живут по законам, продиктованным суровой природной средой. В таких местечках в полной гармонии с окружающим миром обитала немалая часть советского народа. И уж точно не самая худшая его часть.

Пропетляв по автомобильным следам около сотни метров, Васильков опять