Аспект дьявола - Крейг Расселл

– Возможно, убийца наводил справки о ней, – сказал Новотны Смолаку. – А вы, капитан, не знали, что она немецко-чешских кровей?

Смолак сердито посмотрел на него.

– Если бы знал, я бы сказал об этом, детектив-сержант Новотны. Давайте уточним, я встречался с ней только однажды, мы разговаривали меньше двадцати минут и не обсуждали личные вопросы.

– Да-да, конечно. Прошу прощения, капитан, – начал извиняться Новотны, но он достиг своей цели: Смолак увидел удивление на лицах полицейских. Слухи теперь точно поползут.

– Есть еще что-то, – сказал младший офицер. – Вы должны взглянуть на это. Пойдемте на улицу.

Он проводил Смолака, Новотны и доктора Бартоша на задний двор и указал на выбеленную стену здания.

– Должно быть, преступник сделал это, когда уходил. Полагаю, это тоже кровь жертвы.

– Черт побери, – воскликнул Смолак. – Этого еще не хватало! Политика!

– Нет, это не имеет отношения к политике, – возразил Бартош. – На мой взгляд, это дань уважения лондонскому убийце. Практически такое же послание однажды оставил Джек Потрошитель. Просто здесь и сейчас эти слова приобретают политическое значение.

Смолак вздохнул, перечитывая начертанное кровью послание. Как и ругательство на стене спальни, надпись была на немецком языке.

Die Juden müssen getadelt werden.

Евреи должны быть обвинены.

1

ВИКТОР НЕ ХОТЕЛ МНОГО пить. Он знал, что эта часть города была не самой безопасной. Почему-то вспомнилось, что две первые жертвы убийцы, которого все зовут Кожаный Фартук, были найдены в паре кварталов от дома Филипа.

Настроение Старосты улучшилось: он расслабился, явно согретый алкоголем. Нервное напряжение, сковывавшее его, спало. Виктору это было на руку: так больше удастся узнать о психическом состоянии друга. Поэтому, когда Филип предложил прогуляться до местного паба, он сразу же согласился, отметив про себя, что он, по сути, применяет к Филипу тот же метод, что и к своим пациентам. Только в качестве транквилизаторов выступали пиво и бехеровка, а не скополамин и амитал натрия.

На улице уже совсем стемнело. Филип надел длинное темное пальто. Виктор вспомнил, что когда его друг приобрел это пальто, совсем не дешевое, оно выглядело стильно и идеально сидело на нем. Теперь же оно было потертым и висело на Филипе, как на вешалке. Шляпа тоже выглядела потрепанной. Он натянул ее на глаза, словно хотел скрыться от мира.

Они вышли через заднюю дверь и попали в маленький дворик. Заперев замок, Филип не положил ключ в карман, а поднял булыжник рядом с дверью и сунул ключ под него.

– Я всегда все теряю, – сказал он, объясняя свои действия.

Туман мелкого дождя муслиновой завесой висел в воздухе. Заметно похолодало. Виктор искренне радовался, что паб оказался близко. Район Вршовице представлял собой несколько длинных улиц, рассеченных паутиной узких переулков с высокими заборами, за которыми скрывались мастерские и склады. Жили здесь в основном чехи, но среди них было немало немцев. В то время как судетских немцев, живших в деревнях, частенько пренебрежительно называли скопчаками, в больших городах, таких как Прага, немецкое население в основном формировало городскую элиту. В рабочем квартале Вршовице это было не так ощутимо, но все же и здесь на руках немецких рабочих было меньше мозолей: в основном они были хозяевами мастерских или фабричными мастерами.

Паб, в который они пришли, имел немецкое название. Заведение располагалось в подвале, попасть в него можно было, спустившись по крутой лестнице. Низкие арочные окна на уровне тротуара напоминали глаза плывущего бегемота. В пабе было шумно и жарко, пахло солодом и мокрой одеждой. Посетители, как показалось Виктору, в основном были рабочими. По речи он понял, что среди них столько же немцев, сколько и чехов. У барной стойки Виктор почувствовал себя не в своей тарелке: ему казалось, что дорогой костюм, галстук, шляпа и пальто привлекают к его персоне чересчур много внимания.

Он заказал по пиву себе и другу, решив, что этого достаточно, но Филип попросил еще две рюмки яблочной водки. В углу освободился стол, и Филип направился к нему, кивком предложив Виктору следовать за ним.

Они сидели, пили и беседовали. Виктор пытался выудить хоть какие-нибудь подробности об увольнении Филипа из университета – ему хотелось понять, есть ли у друга шанс вернуться, – но Филип уклончиво уходил от ответов. Было видно, что его гнетет что-то еще, кроме увольнения. Так и оказалось.

– Мы расстались с Еленой, – признался он в конце концов, с притворным безразличием пожимая плечами.

– Мне жаль это слышать, – сказал Виктор. – Она была хорошей девушкой. Вы были хорошей парой.

– Нет, не были. Не была. Она была сукой. П*****. Нет, хуже, она была немецкой п*****, – свирепо и неожиданно громко сказал Филип. Настолько громко, что двое мужчин за соседним столом обернулись. Виктор, потрясенный вспышкой ярости друга, нервно улыбнулся и извинился перед ними. Мужчины недовольно отвернулись.

– Они все суки. Все женщины. – Лицо Филипа потемнело. – Они лгут и изменяют направо и налево, но при этом хотят, чтобы мы были в их власти. Они думают, что могут делать все что захотят. Но я скажу тебе кое-что. Тот парень, который их потрошит, – ты знаешь о ком я, его прозвали Кожаным Фартуком, – наставит их на путь истинный. Пусть он и маньяк, но он единственный, кто знает истинную цену женского отродья.

– Очнись, Филип, ты же так не думаешь.

– Ну почему же? – Он вызывающе посмотрел в глаза Виктору, и вдруг гнев покинул его так же внезапно, как и охватил; он поник, плечи его опустились. – Конечно же нет, я так не думаю. Ох, не знаю, что со мной не так. Во мне столько злости в последнее время… Я злюсь на всех, даже на близких людей, на тех, кто мне небезразличен, таких как ты. Из-за этого меня уволили. – Он вздохнул. – Честно говоря, шансов вернуться на работу в Карлов университет у меня нет. Как, впрочем, и устроиться в любой другой университет. Я ударил Ференца, главу нашего факультета.

– Ударил?!

Филип кивнул.

– Я вышел из себя, не рассчитал силы и выбил ему два зуба. Вызвали полицию. Я провел за решеткой четыре дня, но старик Ференц в конце концов смягчился. Он снял обвинение, взяв с меня обещание, что духу моего не будет в университетских коридорах. На мой взгляд, это справедливо.

– Боже, Филип… – Виктор покачал головой. – Поэтому и Елена ушла от тебя?

– Нет. Мы разругались задолго до этого. Не сошлись в политических взглядах, так сказать. Я был наивен, потому что думал, что можно доверять немке. Я был вдвойне наивен, потому что думал, что могу доверять женщине. Ты же знаешь, что Елена родом с севера, из Либереца, там живут в основном немцы. Добрые малые, уравновешенные, большинство из них члены чешско-германской социал-демократической рабочей партии. Ну, ты в курсе, они против присоединения к Германии, но за само управление в федеральной Чехословакии и все такое прочее. Но Елена не из них. Она печатала прокламации для Конрада Генлейна[35] и Судетонемецкой партии. Эта глупая сука не понимала, что творит. Она вообще не понимает, что творит. Как я ни пытался ей объяснить, она даже не хотела понять, что собираются делать эти ублюдки. – Филип вновь разозлился.