Мой слишком близкий друг - Татьяна Алюшина

Я не просто жила внутри этой бесчувственности, я там еще медленно, тягуче думала и рассуждала, прекрасно, бесчувственно понимая, что это мне наказание такое дано за то, что не уберегла своего ребенка из-за своей глупой, тупой инфантильности. Что была слишком избалована благополучной жизнью и любящими родственниками и жила, как в упаковке, занятая только своей персоной.

Я была влюблена в Виктора, но хотела только брать все то лучшее, что он давал мне, не потрудившись понять этого человека, увидеть его всего, целого, в объеме, со всеми его трудностями, сложностями, заморочками и прошлым. А ведь мне казалось, что я его люблю, аж не могу! Значит, не так уж и любила или не способна была на настоящую любовь, на прощение и понимание?

Кого я точно не любила, так это Макса. Играла сама с собой в игру – вот какая я цаца замечательная, что меня без памяти любит и замуж зовет такой красавчик – смотрите все! Зацените! Реабилитация такая в собственных глазах. Он был неинтересен мне как личность, как человек и, по большому счету, вообще был до лампочки. Мне безразличны были его дела, родственники, заботы и проблемы. Он правильно меня избил – теперь-то уж точно он обратил на себя мое самое пристальное внимание!

Но ребенок! Дочь! Это не Макс ее убил, это я. Безразличием и невниманием к другим людям. Я виновата в гибели моего ребенка. Только я.

Этот вывод, до которого медленно, но верно дошло мое сознание, теперь крутился монотонной повторяющейся мыслью в моей голове. И я принимала его как должное, как и свою новую безжизненную жизнь. Это наказание такое, я понимаю.

Но доктора и родные считали это мое состояние чем-то иным, и давали ему всяческие названия и объяснения, и приводили каких-то специалистов, которые задавали мне кучу вопросов, проверяли какие-то мои реакции, делали выводы и что-то бесконечно рекомендовали родным.

Снова приходил тот же следователь, как мне объяснили, друг Мити из полиции, только он служил в другом районе, не в том отделении, которое занималось моим делом, но они с коллегами о чем-то там договорились между собой, и вот он второй раз приходит уточнить мелочи. Я помню все очень подробно и монотонно отвечаю на его вопросы.

Дежурили у меня все родственники, кроме бабушек, только Митя не приходил, а Левка был один раз. Мне рассказывали, что они с Левкой ищут Макса и куда-то уехали по его следам.

– Зачем? – спрашивала ровным серым голосом я. – Это ничего не изменит и никому не нужно.

Родные отводили глаза и не объясняли мне ничего. Мама бодрым тоном рассказывала, что Иван решил сделать у меня дома новый ремонт, все переделать, задумал что-то интересное, и патио обновить, а пока будет идти ремонт, я поживу у них с Игорем, когда выпишусь из больницы.

Однажды поздно вечером пришел Митя. Долго молча сидел на стуле совсем близко у моей койки, наклонившись вперед, опершись локтями о колени, сцепив ладони замком, до побелевших костяшек и рассматривал мое лицо. У него было уставшее лицо с тенями под глазами, твердо сжатые губы и странное выражение глаз.

Так мы и молчали. Он переживал какие-то сильные чувства, а я не чувствовала почти ничего, кроме слабой радости его видеть. Он так ничего и не сказал, только наклонился ко мне, поцеловал в лоб, в уголок губ, прижался щекой к моей щеке, не двигаясь какое-то время, оторвался, посмотрел внимательно, еще раз поцеловал в лоб и ушел.

А на следующий день пришел дежурить возле меня Левка и рассказал, что они нашли и задержали Макса. Митя и его друг, следователь Гриша, вычислили и нашли Максима и его компаньона по мошенническим делам Олега. Да, да, того самого, который ходил по моему дому в моем полотенце и представлялся двоюродным братом моего якобы жениха. Митя принимал непосредственное участие в задержании этих двоих. Впрочем, задержания как такового не происходило, обошлось без ОМОНа и всяческих «руки вверх» и «сдавайтесь», только с помощью коллег Гриши и Мити с Левкой. Макс с Олегом отсиживались на даче у одной из его клиенток-любовниц, которой он навешал лапши, мол, скрывается от дочки крутого папаши, решившей во что бы то ни стало Максима на себе женить. Через эту сердобольную любовницу его и нашли, и она же помогала при задержании, постучав условным сигналом в заднюю дверь дома.

Но Макс что-то заподозрил или увидел в окно какое-то движение на участке и открывать не торопился. Тогда Митя, отодвинув в сторону даму, с размаху выбил дверь, повезло, что не железную, и, не останавливаясь, даже не запнувшись на этой двери, тараном пронесся несколько шагов, схватил пытающегося сбежать Макса, развернул к себе лицом, взял его одной рукой за горло, припечатал к стене и стал спокойно душить.

– Я не представлял даже, что Димыч такой неистовый, – все еще удивляясь и чуть восхищаясь, рассказывал мне брат. – Он ничего не объяснял, не говорил, он смотрел ему в глаза страшным взглядом и душил, мы с мужиками еле его оттащили. А Гришка, друг его, только усмехается и говорит, зря оттащили, Димон всегда в разуме, он бы его не убил, но напугал бы до смерти, а вы такой воспитательный процесс испортили. Не зна-аю, – с большим сомнением протянул Левка, – я никогда Димыча таким не видел, я даже не знал, что он такой боец. Он же не спал почти все это время, разыскивая вместе с Гришкой этого козла. А знаешь, какая история жизни у этого Макса?

Оказалось, поучительная история.

Он родился в маленьком городишке под Ростовом-на-Дону, единственной достопримечательностью которого была большая железнодорожная развязка и депо. Соответственно, жизнь в городишке имела две составляющие – работу в депо и прием алкоголя внутрь после. В соответствии с этим графиком и жили родители Макса.

Напиваясь, отец частенько бил мать смертным боем, пытаясь выяснить, от кого она такого красавца сына родила, и правду сказать, ликом и статью мальчонка пошел не в отца, числящегося родным, далеко не в отца.

Когда Максиму было лет пять, его забрала к себе в село бабушка, мамина мама, побоялась, что прибьет зятек, упивавшийся уже до «белки», да и помогать по хозяйству кому-то надо. Там, в деревне, на молоке и натуральном продукте, да на природе и физическом труде парнишка так окреп, поднялся и расцвел, что превратился из заморыша забитого в красавца с журнальной фотографии. Повезла бабка его в Ростов-на-Дону после восьмого класса, который он окончил в селе, поступать в училище, к какому-нибудь делу пристроить, и остановились они у ее давней подруги, которая уж много лет как жила в городе, уехав к дочке.

Дочка подруги челночила, да на рынке вещами торговала и считалась богатой по тем временам, и обещалась помочь пристроить пацана учиться туда, где есть общежитие.

Помочь-то она помогла, слово сдержала, да только вернулась как-то бабушка из магазина и застала эту дочку со своим внуком в постели, а пацану только-только пятнадцать стукнуло. Бабка в крик, а девка эта говорит, не ори, мол, я заплачу, чтобы ты забыла, что видела. Бабка у Макса была тетка ушлая, сразу смекнула, какой кормушкой тут попахивает и какая перспектива перед ними с внуком открывается.

В результате переговоров Макс остался жить в доме у этой тетки на полном обеспечении, да еще ей в деревню регулярно деньги подбрасывала челночница на житье. Внучок расчетливостью да смекалистостью и полным отсутствием моральных тормозов от бабки родной не сильно отличался, и уже через пару месяцев перебрался на более богатый «пансион» к женщине постарше первой, но и гораздо богаче.