Клятва рода - Степан Мазур

— Горькие? Да ну ты брось, здесь все сладкое, недаром Ева даже ранетки райскими яблочками назвала. А вкус горького я пробовал только раз, когда слеза Лилит коснулась губ… Это последнее, что я помню перед ее уходом.

Змей прополз щербатой головой до самой груди, отчего у Адама вся кожа покрылась мурашками, испытал какое-то новое ощущение — отвращение. А змей прошелестел языком почти у самых губ:

— Да уверяю тебя, горькие… Как те самые слезы.

Змей почти коснулся губ раздвоенным язычком. Адам не позволял такого даже Еве. Губы все еще помнили последний поцелуй той единственной. Человек вскочил, стряхивая многометровую, тяжелую змеюку, как лепесток с деревца. Силой Создатель одарил под завязку, пообещав, однако, что каждое новое поколение будет все слабее и слабее, но взамен будет приобретать нечто большее. Но что — как всегда не сказал. Он вообще много не говорил, виделись редко, в основном через посредников — ангелов. А Адам не понимал, как ему предстоит заселять землю обетованную с той, которую не любит. Но его бог других создавать отказывался, мотивируя тем, что создал их в лучшее время творения и вряд ли повторит подобное.

Змей после пинка могучей ноги улетел в кусты. Адам вдогонку прокричал:

— Мне все равно тех яблок не отведать! Поди же прочь!

А про себя добавил, что обязательно спросит незримого, почему он наложил запрет на плоды вовек никому не нужных яблочек? Кому нужна эта мелочь, когда вокруг растут такие дивные по красоте и вкусу плоды, что есть можно часами кряду? Спина вновь прижалась к мягкой древесной коре. Шум листвы в момент навеял образ Лилит, погрузив в думы. О змее и думать забыл.

А змей улетел сквозь кусты прямиком на запрещенное дерево с не менее запрещенными плодами. Змей только и поразился непробиваемой «далекости» Адама.

«И этим двуногим все ангелы должны были поклониться, признав их верховенство над собой. Да никогда! Денница был прав в своем неподчинении прихотям старца. — Шпион печально вздохнул, лизнув раздвоенным языком одну из недозрелых ранеток, оставив на плоде капельку слюны. — Пусть хоть прозреют, что они не первые и далеко не лучшие. Пусть поймут весь обман да бегут из этой резервации, названной раем. Бегут к другой жизни, к другим богам. Зря Велес приписал все деяния сотворений себе. На земле богов не меньше, чем плодов этого дерева. Всего лишь капли Единого, и все творят, создают, клепают тысячи первых людей из любых подручных материалов: дерева, камня, глины, песка, воды, лавы, облаков… А эти двое сидят и ничего не видят… Наивные слепцы… Эволюция никого не создает в единственном числе. Когда-нибудь первосотворенные и перворожденные смешаются, давая новое человечество. Но Велес наверняка что-нибудь придумает, не желая смешивать своих и всех прочих до последнего. Народу Волохатого придется по жизни тяжко с таким богом. Но он наверняка не позволит усомниться в своих словах и под его знамением — шестигранной звездой — пройдет его народ через кровь и отчаянье. Сплотятся или погибнут — кто знает?»

Вибрации языка уловили присутствие подруги Адама. Пусть змею не дали ушей, но язык ловит колебания температур гораздо лучше, так что Люцифер уловил приближение Евы раньше, чем ее увидели бы глаза за густой листвой. Надо постараться вручить ей именно этот плод.

Змей приподнял голову и треснул ею по ветке, да так, что все незрелые плоды посыпались на землю, лишь смоченное его слюной осталось висеть, как и прежде, увеличившись в размерах и засияв, как драгоценный камень, бликами света.

— Ева! — позвал змей.

Ева повернула голову, россыпь пшеничных локонов последовала за ней с опозданием, прикрывая нагое тело до самых бедер. Это у Лилит волосы были черные, как смоль, от жажды отомстить за несправедливую разлуку с любимым. А у Евы от отсутствия какой бы то ни было ненависти — волосы словно чистый прозрачный свет солнца. Она еще не знает ни бед, ни печали…

Все впереди.

— Червяк? Чего тебе? — Ева подошла поближе.

Змей свесился с ветки, поймал глаза Евы в прицел гипнотических зрачков и медленно заговорил:

— Я не червяк, я змей. Муж твой назвал. Но дело не в том, — тут он приблизился вплотную, — ты хочешь помочь Адаму ее забыть?

Ева прислушалась, бегло осмотрелась по сторонам, как будто кого-то опасалась. Медленно, величественно кивнула.

А змей про себя подумал: «Да, у тебя большая миссия, ну если и не зародить весь мир, то двух сыновей ты породить должна. Чтобы сгинул один, а второго прокляли, и Лилит в аду было не так одиноко». Вслух же сказал:

— Сорви последнее яблоко с древа, надкуси и положи этот кусок ему в рот, когда он будет спать. Сам он никогда не согласится его отведать лишь потому, что не может позволить себе ее забыть. Ты должна ему помочь. Ты меня поняла?

Ева снова зачарованно кивнула.

Полчаса белокурая дева, сидя в засаде, теребила в руках яблочко, почти полностью содрав с него все знания, которые змей хотел подарить людям. Осталось только совсем чуть-чуть — потенциал. Но теперь он станет доступным не всем. И придется немало покопаться в себе, прежде чем извлечь его.

Наконец Адам уснул. Дыхание послышалось спокойное, размеренное. Ева осторожно приблизилась, сердце останавливалось всякий раз, когда веки возлюбленного подрагивали, словно он вот-вот проснется. Нежные пальцы аккуратно коснулись губ — чего Адам никогда не позволял! — и чуть подернули челюсть вниз. Затем Ева откусила небольшой кусок горькой ранетки и положила в рот Адама, прикрыв челюсть…

Он понял, что задыхается. Незнакомое прежде чувство близости смерти заставило проснуться, вскочить на ноги. Он с расширенными глазами смотрел на растерянную Еву, руками хватался за горло, лицо начало синеть, легкие пытались вдохнуть хоть немного воздуха, но не получали ничего.

— Ева… д… у… р… а, — просипел он из последних сил и пал на колени, продолжая хвататься за горло.

Змей все это время выжидал, пока всей массой своего тела не рухнул на спину Адама, отчего тот тут же задышал. Странный ком остался в горле навеки, зато каждого поперхнувшегося человека с тех пор бьют чуть выше лопаток, куда упал змей, спасая сотворенного.

Адам не проглотил кусок яблока. С тех пор знания человек добывает в поте лица, пока не становится сыт ими по горло, как впрочем, порой и Евой… Да вдобавок адамово яблоко в память об этом дне навсегда поселяется в горле у всего мужского населения в день взросления-прозрения.

Воздух вспыхнул в нескольких метрах от троицы Адама, Евы и змея. Сияющий огонь вещал:

— Да как вы посмели?!

Змей спрятался за ближайшую ветку, Ева метнулась за спину Адама, а Адам смотрел на пылающий огонь, не отводя взгляд. Неожиданно какая-то догадка проскользнула в сознании, обронил:

— Слушай, а почему бы тебе не явиться в своем истинном виде?

Огонь вспыхнул еще ярче, но словно задумался, метнул искры:

— Ты меня не выдержишь. Я слишком велик для тебя.