Худшее из зол - Мартин Уэйтс

— Неужели?

— А что такое? — сказал Отец Джек игриво, подходя ближе. — Ты слышал какое-то другое название?

— Не вешай мне лапшу на уши.

— Ты, видно, решил, что я ими торгую? — Он мотнул головой в сторону Джамала. — Хочешь, бери вон этого, который на полу валяется. Даром. Если он тебе понравился. Кто же от такого откажется! Правда, парнишка слегка поизносился. Немудрено — сколько у него этих членов-то было…

Отец Джек не успел закончить фразу — Донован ударил его кулаком в лицо. Удар получился сильным, но неуклюжим и отозвался в плече, тем не менее Донован сразу почувствовал себя лучше.

Отец Джек отшатнулся, закрыл лицо руками — сквозь пальцы показалась кровь.

— Больно, да? Очень на это надеюсь.

Донован приготовился ударить еще раз, но Джек теперь был к этому готов. Не успел Донован отвести кулак назад, чтобы удар получился увесистее, как Джек обхватил его за спину, оставляя на куртке кровавый след, и костяшками пальцев сильно надавил на поясницу.

— Кажется, почки у тебя здесь? — сказал Джек, выплевывая кровь. — Чувствительное место.

Он надавил сильнее. Донован так и не сумел вырваться из его медвежьих объятий и только слабо сопротивлялся, задыхаясь от боли.

— Что ты там со мной собирался сделать, а? — дышал ему в ухо Джек, продолжая давить на почки. — Хватит или добавить?

Доновану показалось, что его сейчас вырвет, что он потеряет сознание. Он начал хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, правой рукой — единственной частью тела, которая еще кое-как могла двигаться, он шарил вокруг себя, чтобы найти хоть какой-то предмет, которым можно защититься.

Пальцы наткнулись на стол, попали на недомазанный бутерброд и нащупали что-то твердое.

Столовый ножичек — небольшой, но острый предмет.

Он с трудом обхватил рукоятку.

Перед глазами плыли черные тучи. Джек продолжал давить, у него только один шанс, прежде чем он окончательно потеряет сознание. Тяжело дыша, собирая последние силы, он ткнул ножом Джеку в пах.

Результат оказался мгновенным. Джек попытался оторваться от него, но Донован толкал лезвие все глубже.

Джек заголосил, светлые холщовые брюки окрасились кровью.

Донован понял, что больше не в состоянии удерживать нож, и упал на колени. Джек разжал руки. Донован дотянулся до раковины, подтянулся, чтобы встать на ноги. Перед глазами все вертелось, как на карусели.

Джек сидел на полу, привалившись спиной к буфету, и жалобно скулил, держась за рукоятку ножа и не зная, что лучше — вытащить нож из причинного места или не трогать.

— Больно, говоришь? — выдохнул Донован, вцепившись в раковину. — Вот и отлично. Теперь-то мы с тобой…

Но Джек его не слушал, взгляд блуждал где-то позади Донована.

— Сай! Сай! — верещал он.

Донован обернулся. В дверях стояли подростки, которых он видел в гостиной перед телевизором. В этой компании явно верховодил высокий светловолосый мальчишка — он взмахнул рукой, и вся группа ринулась на Донована.

Он не сумел удержаться на ногах. Выставив вперед руки, он тщетно пытался защититься.

Они налетели на него и начали отрабатывать на нем то, что увидели в фильме.

А Донован повторял про себя: они всего лишь дети, я не могу ударить ребенка.

Но в этих существах ничего детского не осталось, только звериная ярость.

Они лупили его кулаками, пинали ногами. Девочка, уступавшая мальчишкам физически, царапалась и кусалась, как дикая кошка.

Он закрывал голову, пытаясь отползти.

— Гоните его… гоните его отсюда…

Дети повиновались и потащили Донована по полу к входной двери, он безуспешно пытался встать на ноги. Он заметил, что Джамал, который по-прежнему лежал на полу, отвел глаза.

Донована толкали и пинали в сторону холла. Он перестал защищаться и отмахиваться — он лишь хотел, чтобы этот кошмар когда-нибудь закончился.

По холодному воздуху, проникшему в помещение, он почувствовал, что входная дверь открылась, — он оказался на улице и лежал на тротуаре с закрытыми глазами, ожидая следующего удара.

В голове звенели злые голоса, потом постепенно наступила полная тишина. Он медленно посмотрел вверх, увидел над собой лицо, которое не узнал, и снова закрыл глаза.

И больше ничего-ничего не чувствовал.

Донован зажмурился, ожидая ударов, но они не последовали.

Он поводил глазами, но не сумел понять, где находится. Он по-прежнему лежал на спине, но под ним была раскладушка, и он находился внутри какого-то незнакомого помещения. Одинокая лампочка без абажура светила прямо в глаза. Он пошевелился, попробовал подняться. По телу растеклась боль. Он со стоном откинулся назад.

Уголком глаза заметил какое-то движение — к нему приближался человек.

Он снова попытался встать, куда-нибудь скрыться. Больно. Человек заговорил:

— Как вы себя чувствуете?

— Болит…

Человек улыбнулся:

— Не вставайте. Все пройдет.

Донован подчинился, глубоко вздохнул. Перед ним стоял незнакомый парень восточной наружности. Аккуратно постриженные волосы, черная футболка из дорогого магазина, дизайнерские джинсы, белоснежные кроссовки. Небрежное, но безупречное совершенство. Под одеждой тренированное тело. Поспешных выводов делать не хотелось, но почему-то сразу показалось, что парень — гей.

Он оглядел комнату. Обстановка самая незатейливая: стол, два стула, голые стены. На столе одноразовые кофейные чашки и упаковка из-под покупных бутербродов. Зато у окна два штатива с направленными в сторону улицы цифровой видеокамерой и фотоаппаратом с телеобъективом.

Специальное оборудование для ведения наблюдения.

— Я вас осмотрел насколько смог, — произнес парень. — Вас здорово отделали, но, к счастью, ничего серьезного, переломов нет.

— Я потерял сознание?

— Нет, скорее уснули. Я решил, что лучше вас не будить. — Голос звучал ровно и спокойно.

Донован приподнялся на локтях:

— Как же я?..

— Здесь оказались? — И он рассказал, как, услышав шум, выбежал на улицу. — Со мной связываться не захотели и вас оставили в покое. Кстати, меня зовут Амар.

— А я Джо Донован.

— Знаю, — улыбнулся Амар.

Донован снова попытался встать с раскладушки. Голова кружилась немного меньше.

Дверь открылась, и в комнату вошла светловолосая молодая женщина. Где-то он ее видел…

— Как себя чувствуете, Донован?

Донован продолжал молча на нее смотреть.