Красная гиена - Вероника Эскаланте Льяка

«Убийца!» – крикнула сеньора Рамирес, за юбку которой держались двое детей. Моя мать хотела что-то ответить, но отец схватил ее под руку, и она последовала за ним, не сводя глаз с сеньоры Рамирес – в конце концов та отвела взгляд. Ропот нарастал, мы ускорили шаг, и я не смел оглянуться. Мы оставили последнюю надежду не превратиться в тех, кто мы есть.

* * *

Хулиан смотрел на нее, лицо его было мокрым от пота, по шее, лбу и щекам текли соленые капли. Он задыхался, как от приступа астмы.

– Хулиан?..

Он застал мать за кухонным столом, где она сосредоточенно составляла письма адвокату, который вытащил ее из тюрьмы, а теперь собирался отнять магазин.

Брат молча спустился по лестнице, подошел сзади и ударил Фелиситас лампой по затылку. Он упала на пол в полубессознательном состоянии и попыталась что-то сказать, когда Хулиан высыпал ей в открытый рот горсть нембутала, который мать держала в рабочей комнате. Фелиситас пришлось проглотить отраву: сын зажал ей рот ладонью. Она билась в конвульсиях на полу, выпуская пену между пальцев Хулиана, судорожными движениями пиная стул.

Хулиан взобрался сверху, тощий и высокий: какой-то проказливый ген превратил его в великана на нашем фоне. Он упер колено в материнскую грудь. В этот момент я вошел в кухню и увидел, как Фелиситас сопротивляется и брызжет пеной изо рта, словно бешеная собака. Заметив мое присутствие, Хулиан мгновение смотрел на меня, а потом левой рукой сильнее зажал матери рот и нос, а правой придавил ее к полу.

Ярость Хулиана вынудила ее замереть.

Она перестала сопротивляться.

Умирая, Фелиситас не закрыла глаза и продолжала смотреть на сына.

Я ничего не делал. Только неподвижно стоял перед ними.

Чувствуя удивление. Эйфорию.

Через некоторое время Хулиан отнял ладонь и встал, вытирая рукой пот со лба, хватая ртом воздух.

Я сделал шаг вперед, потом еще один.

Посмотрел на мать, затем на брата.

Мы оставили ее на полу рядом с флаконом нембутала.

В спальне мы без слов разделись и легли спать. Я лежал с открытыми глазами и вглядывался в темноту, улавливая дыхание Хулиана, которое становилось все тише, пока наконец он не заснул. Размеренное чередование вдохов и выдохов брата убаюкало меня, и я крепко проспал остаток ночи.

Когда на следующее утро мы спустились в кухню, Карлос Конде с маленьким зеркалом в руке сидел на корточках перед Фелиситас. «Я проверил, она умерла», – дрожащим голосом сказал отец, не глядя на нас, и глубоко вздохнул. Потом сел на пол рядом с женщиной, приходившейся ему женой. Я никогда не узнаю, что он к ней чувствовал, но на его лице отразилось нечто похожее на печаль из-за утраты любимого существа. Я не задумывался о размерах ненависти Хулиана к нашей матери – ненависти, которая зародилась и росла в тени постоянного молчания брата, подпитывалась ежедневным жестоким обращением, болью, травмой, обидой. Возможно, даже он не знал ее масштабов. Однако больше всего меня удивляло собственное безразличие, равнодушие; я уверен, что испытывал определенную ненависть к родителям, но в то утро, после того как Хулиан прошлой ночью убил мать, я чувствовал опустошение.

«Надо отнести ее в постель, – сказал брат, – пол очень холодный. Втроем мы ее поднимем».

В новости, которую Рамон опубликовал в заключение истории о Людоедке из Ромы, говорилось, что она покончила жизнь самоубийством, приняв нембутал.

ЗНАМЕНИТАЯ РАСЧЛЕНИТЕЛЬНИЦА ФЕЛИСИТАС САНЧЕС,

МУЧИМАЯ РАСКАЯНИЕМ, СОВЕРШИЛА САМОУБИЙСТВО

Женщина, которая помешала рождению множества человеческих существ и выбрасывала человеческие эмбрионы в канализацию, не вынесла бремени, тяготившего ее совесть, и покончила с собой.

Нерожденные ангелочки ждали ее… Окружив смертное ложе, они радостно порхали, счастливые, ибо рождение – дело малоутешительное, ведь жизнь полна слез, горечи, душевных мук и боли.

Вчера правоохранители обнаружили погибшую в кровати, с побледневшим одутловатым лицом и выпученными глазами. Она попрощалась с миром, оставив два гневных письма.

За двадцать пять лет занятий своим ремеслом Фелиситас Санчес, более известная как Расчленительница, предотвратила тысячи рождений и призывала контролировать рождаемость, не принимая во внимание убыль населения в Мексике; она убила и тайно похоронила множество детей. – «Ла Пренса». Мехико, вторник, 17 июня 1941 года.

В полиции нам задали несколько вопросов, едва ли достаточных для выяснения причины смерти: было видно, что они не заинтересованы в расследовании.

Мы с Хулианом никогда не обсуждали случившееся, равно как избегали называть это «матереубийством» – слишком изощренный термин. В редких случаях, упоминая о смерти матери, я говорю, что она покончила жизнь самоубийством – и все, без дальнейших объяснений.

24

Среда, 11 сентября 1985 г.

16:40

Элена паркуется у водохранилища. Она любит сюда приезжать, природа помогает прояснить мысли. Утро прошло в делах: выезд постояльцев, сломанная труба в одной из комнат, которую она распорядилась починить, надзор за уборкой и заселением новых клиентов. Вчера, после визита следователей, она рано легла спать, не испытывая желания читать папку Лусины.

Днем, когда на душе вновь заскребли кошки, Элена села в машину и направилась к плотине.

Это место нравится ей с детства: уголок, где можно подумать, вздохнуть свободнее, потеряться.

Она хотела бы посвятить себя орнитологии, не заботиться ни о чем, кроме наблюдения за птицами, которые здесь живут. Перед ней на воде плавает Максимилиан – американский белый пеликан. Несколько лет назад он прилетел на зимовку в начале ноября, повредил крыло и остался жить в мутном водоеме, где полно морских окуней и карпов. Каждый год белые пеликаны мигрируют из США и Канады, чтобы провести зиму в теплых краях. Стаи в основном направляются в штаты Мичоакан и Халиско, но некоторые остаются здесь.

Стекла в машине опущены, дует свежий ветерок.

Элена помнит день, когда впервые привезла сюда Игнасио и показала пеликана.

– Я обнаружила его в мае, когда все остальные уже мигрировали. Все, кроме Максимилиана, – объяснила она, садясь на капот машины перед водохранилищем.

– Максимилиан? – весело спросил Игнасио.

Элена улыбнулась: широкая, открытая улыбка озарила ее лицо и заиграла в глазах, отчего женщина сразу помолодела.

– В пять лет у меня был пес, Максимилиан. Он прожил очень мало: проглотил слабительное, которое дед готовил для коров, и умер от диареи – ее не смогли остановить. Когда я нашла пеликана, то вспомнила это имя и решила так его назвать.

Элена хотела снова улыбнуться, но лишь сгорбила плечи и поджала губы. Она перевела взгляд на воду и птицу, в том же направлении, куда смотрел Игнасио. Между ними и пеликаном прошла лодка, вынудив его взлететь.

– Думаю, мне станет