Ореховый Будда - Борис Акунин

Ката-тян как встала, разряженная, перед самым большим зеркалом, так долго не могла отойти, всё поворачивалась. Камзол на ней был лазоревый с серебром, жилет – звездная парча, порты синь-бархат.

– Это не я, – говорила она. – Это волшебный королевич!

И постукивала по полу то одним каблуком, то другим, любуясь, как переливаются чудесные пряжки. Потом упала на перины, полуутонув в них, задрыгала ногами.

– Мне нравится пятая ступень! Одежа трудная, но ради красы можно и потерпеть.

– Это ошибочное представление, свойственное поверхностным жителям Европы, – стал объяснять Симпэй. – Истинная Красота всегда естественна и проста, она как воздух или родниковая вода…

Девочка не слушала. Ей понимать такое было еще не по возрасту.

А через некое время в будуар деликатно постучался хозяин – известить, что обед накрыт.

Вышли в столовую.

Посуда показалась Симпэю грубоватой: ни фарфора, ни серебра, да и мода на скатерти с салфетами до Каргополя еще не дошла, но снедь была по здешним меркам самая изысканная – белые булки, разного засола икры, стерлядки с сигами, соленья-копченья, сахарные фрукты, варенья. Мясного Симпэй велел не подавать – монахам убоину есть нельзя.

– Выпей мальвазеи, – сказал он, наливая в бокал янтарного вина. – Немножко опьянеть хорошо. Вино дает отдых уму и выпускает на волю дух. Нужно ведь иногда баловать и их.

Два гостиничных мужика с кряхтением внесли узорчатый лаковый ящик на ножках – клавикорды. Следом вошли два человека с не по-русски тощими лицами. Один с поклоном сел к инструменту, другой вскинул к подбородку скрипку.

Заиграли.

От сладкой музыки у девочки увлажнились глаза. В руке замер недопитый бокал.

А Симпэй свой осушил до дна и с удовольствием ощутил, как затуманивается рассудок. Вина он не пил много лет, со времен морского плавания, где без этого было невозможно.

Хорошо!

Захотелось быть щедрым, говорить о приятном, и он не стал противиться.

– До Петербурга остается полдороги. Хватит нам идти пешком. Обвыкайся на пятой ступени. Наймем карету, дней за шесть домчим. В столице тоже поселимся в австерии – пока не сыщется добрый корабль до Амстердама. Возьмем хорошую каюту. Потом, на пути из Голландии в Нагасаки, еще хлебнешь лиха. Нам ведь с тобой наниматься в команду. Меня возьмут боцманом или боцманским помощником, тебя юнгой. И наголодаешься, и наломаешься. Прикармливай свою лошадку, пока можно…

Открылась дверь – должно быть, принесли новых кушаний. Симпэй сидел к двери спиной, девочка – лицом, и лицо это, до сего мига мягко-улыбчатое, вдруг словно одеревенело. Глаза уставились в одну точку, рот приоткрылся.

– Так и есть, – сказал чей-то резкий, торжествующий голос. – Она! Ишь, вырядилась!

Обернувшись, Симпэй увидел стоящего на пороге фискала Ванейкина – как всегда, в черном камзоле, черной шляпе, черном плаще. Высокие ботфорты забрызганы грязью. Клювастое желтое лицо в глубоких морщинах скалилось улыбкой. За спиной у фискала синели мундиры солдат Преображенского указа.

Бешеный взгляд переместился на Симпэя.

– Никак Буданов? – еще шире оскалился опасный человек (очень, очень опасный – волоски на шее у Симпэя встали дыбом). – Беглый толмач? А я-то думаю, что это с девкой за татарин? В монастыре сказывали… Выходит, не татарин – японец. Эвона как дело оборачивается! Кучеряво!

Оказывается, не только Симпэй знал Ванейкина – фискал тоже примечал скромного переводчика Посольской канцелярии. Должно быть, видал в Преображенском приказе и узнал от кого-то, что японец… Ишь, взгляд разгорелся! Уже придумывает, как сочинить заговор. Опальный правитель с воровскими записками, пропавший толмач – самый смак для допросного дела. Тут можно такую канитель заплести – будут от начальства и хвалы, и награды.

– Что изумляешься? – засмеялся Ванейкин, сильно собою довольный. – Не возьмешь в толк, как я вас выловил? Просто. Когда узнал, что девку, переодетую парнем, кинуло из Соялы в Сийский монастырь и что с нею вроде был какой-то косоглазый – понял, что идете вы на юг, а значит, не минуете Каргополя. Тут, на воеводском подворье, вас и ждал. Велел доглядывать татарина с конопатым парнем. Вот вы и явились, голуби. Эй, в железа обоих!

Вошли двое солдат. Кандалы у них были уже наготове.

Симпэй безропотно подставил руки, на них замкнулись оковы. Но у Каты кисти были слишком тонки, и ей просто стянули запястья веревкой.

Пока всё это длилось, Симпэй стоял с закрытыми глазами, сосредоточенный на одной-единственной заботе: поскорей изгнать из головы хмель. Тот не поддавался, цеплялся за мысли, путал их. Лишь во дворе, глотнув свежего майского воздуха, монах почувствовал, что вновь начинает овладевать внутренней силой.

У ворот ждала телега, запряженная парой лошадей. Там же был привязан вороной конь Ванейкина.

– Глаз не спускать! Особливо с толмача! – приказал фискал, вскакивая в седло.

Солдаты сели один спереди, на облучке, второй сзади. Пленников поместили между собой.

– Где книжка? – шепнула девочка. – Не сыскали они?

Она была бледна, но от страха не дрожала. Все-таки уже пройдены четыре ступени.

Симпэй покачал головой. Ванейкин так обрадовался своей удаче, что забыл про обыск. Заветная книга, причина всех несчастий, осталась в мешке. Потом-то фискал, конечно, вспомнил бы. Но это потом…

– Скажу «Хо!» – прыгай из телеги, – тоже шепотом велел Симпэй.

Они уже съехали с берега на первый понтон.

– Зачем? Куда мы с моста денемся? В воду прыгнем? – удивилась девочка. – Так выловят. Если не потонем, без рук-то…

– Не спорь с Учителем! – оборвал ее Симпэй.

Вообще-то это было неправильно. С учителем можно и нужно спорить, но он сейчас был очень сердит на себя из-за оплошки с хмелем.

– Как спрыгнешь – сразу зажми уши. Покрепче.

Хорошо, что у нее руки связаны спереди, а не сзади.

– Тихо сидеть! – замахнулся задний преображенец прикладом мушкетона. – Будете шушукать, стукну!

Повозка была уже на середине Онеги.

– Хо! – негромко произнес Симпэй и перекатился через борт телеги на дощатый настил. С другой стороны соскочила Ката.

Убедившись, что она зажала уши, Симпэй издал хисодзуэ – особенный свист, от которого лопаются глиняные чашки, падают в обморок неподготовленные люди и взбешиваются животные.

Конь фискала заржал, вскинулся на дыбы, пошел на задних ногах боком, проломил ограду и бухнулся вместе с седоком в воду. Упряжная пара с бешеным храпом рванулась вперед, нелепо бросаясь то вправо, то влево. Пристяжная не удержалась на краю, сорвалась в реку, утянув за собой коренника. Туда же, в майский бурливый поток, ухнула и телега с преображенцами.