Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт - Элеонора Рузвельт

Во многих отношениях это была самая тяжелая зима в моей жизни. Именно мелкие поводы для раздражения, как я теперь вспоминаю, делали ее такой трудной. Свекровь считала, что мы утомляем Франклина и что его следует оставить в полной тишине, и это иногда делало разговоры об уходе за ним несколько враждебными. Свекровь была уверена, что лучше знает, как заботиться о своем ребенке, независимо от рекомендаций врачей. Я же считала, что, отдавая пациента в руки доктора, нужно по крайней мере следовать его советам и предписанному плану лечения. Дом был не так уж велик, и нам стало тесно.

Спальня моего мужа находилась в задней части дома, на третьем этаже, потому что там было тише. Дочери, которой в ту зиму исполнилось пятнадцать, я дала на выбор большую комнату в передней части дома на третьем этаже, которую она должна была делить с няней днем и в начале вечера, или маленькую комнату на четвертом этаже в задней части, рядом с комнатой Эллиота. Эта комната была бы целиком в ее распоряжении. Дочь выбрала второй вариант.

Мистер Хоу снял большую комнату на третьем этаже, переехав к нам на неделю, потому что его жена не смогла найти в Нью-Йорке подходящую им квартиру. По выходным он ездил в Покипси, где его жена и маленький сын поселились в доме, а дочь училась в колледже Вассара. Большую часть дня Луис проводил в офисе моего мужа, так что сиделка могла спокойно пользоваться его комнатой.

У нас была смежная дверь в одну из комнат дома моей свекрови на четвертом этаже, которую заняли два маленьких мальчика и их няня. Так все спальни закончились, и для меня не осталось места. Я спала на кровати в одной из комнат сыновей, а одевалась в ванной мужа. Днем я была слишком занята, чтобы нуждаться в своей комнате.

Вскоре мальчики забыли о том, что их отец когда-то болел. К весне он сидел на полу в библиотеке вместе с сыновьями, и они играли с ним, не понимая, что он не может сделать ничего из того, что ему хотелось бы сделать.

Анна, однако, чувствовала напряжение переполненного дома и атмосферу тревоги. Я отдала ее в школу мисс Чапин, потому что ее личность мне понравилась. Я надеялась, что между Анной и мисс Чапин установятся такие же отношения, какие были у меня с мадемуазель Сувестр. Я не представляла себе, насколько жесткими и строгими были нью-йоркские школы, что девочку, пришедшую со стороны, другие дети будут считать чужой и что ее вряд ли будут замечать учителя. Анна очень страдала, хотя я этого не осознавала. Она чувствовала себя потерянной, а разница в методах обучения приводила ее в замешательство. Она старалась скрыть свои чувства под чертовски усердной работой над оценками и общением с другими девушками.

Кто-то ее надоумил, что будет несправедливо, если она поселится в маленькой комнате на четвертом этаже, а мистер Хоу – в большой комнате на третьем. Из-за постоянного внешнего влияния она начала считать, будто мне на нее наплевать и что я совсем не уделяю ей внимания. Анне и в голову не приходило, что я получала гораздо меньше, чем она. Бывали моменты, когда за обеденным столом она так раздражала отца, что он становился строгим, и тогда разыгрывалась сцена, после чего дочь бросалась в слезы и уходила в свою комнату.

Конечно, я ничего не знала о том, что ей сказали, и продолжала слепо думать, будто пятнадцатилетних девочек воспитывать гораздо труднее, чем мальчиков.

Теперь я понимаю, что неправильно к ней относилась. Она была подростком, а я все еще относилась к ней как к ребенку и воспринимала соответственно. Мне никогда не приходило в голову довериться ей и обсудить с ней наши трудности или рассказать, через что проходит ее отец, чтобы привести в порядок свои нервы.

У меня была дурная привычка замолкать и замыкаться в своей раковине, особенно когда дела шли плохо. И эта черта, думаю, усугублялась при общении с детьми. Я так много для них делала столько лет подряд, что никак не ожидала наступления момента, особенно во взаимоотношениях с девочкой, когда будет важно сделать ее своей наперсницей. Если бы я это поняла, то, возможно, избавила бы себя и Анну от нескольких лет настоящего несчастья. Я бы понимала ее гораздо лучше, потому что она могла бы свободно со мной разговаривать и понимала меня и своего отца с его болезнью.

Как бы то ни было, я несу ответственность за то, что делала ее несчастной, и мы обе должны быть благодарны за то, что в конце концов вся эта ситуация так подточила мои нервы, что однажды весной, пытаясь читать книгу двум младшим сыновьям, я вдруг поняла, что плачу. Я не могла понять причину этих слез и не могла остановиться. Эллиот пришел из школы, бросился посмотреть на меня и убежал. Мистер Хоу вошел и попытался выяснить, в чем дело, но вскоре отказался от этой затеи. Мальчики пошли спать, а я села на диван в гостиной и все рыдала и рыдала. В таком состоянии я не могла пойти ужинать. Наконец я нашла пустую комнату в доме моей свекрови, переехавшей в деревню, заперла дверь, намочила полотенце холодной водой и вытерла лицо. Потом я взяла себя в руки, потому что для таких эмоциональных всплесков, как правило, нужна аудитория. Я помню, что это был единственный раз в моей жизни, когда все пошло наперекосяк из-за нервного срыва. С тех пор я, казалось, избавилась от подобных приступов и неконтролируемых слез, потому что ни то, ни другое больше никогда меня не беспокоило.

Однако это произвело на Анну хорошее впечатление, потому что она стала исправляться и наконец излила мне душу. Она рассказала о некоторых своих проблемах и признала, что была неправа и что знает, как я люблю ее. С того момента и по сей день наше взаимопонимание постоянно росло.

Сегодня невозможно найти лучшего друга, чем Анна. Возможно, из-за того, что она росла медленно, связь между нами стала еще сильнее. Никто не смеет сказать нам ничего плохого друг о друге, и, хотя наши мысли и поступки не всегда совпадают, мы все равно уважаем мотивы друг друга, и между нами установился тот тип симпатического понимания, который делает настоящее недопонимание невозможным.

Доктор Дрейпер твердо считал, что для Франклина было бы лучше снова начать работать и вести, насколько это возможно, нормальную жизнь с привычными для него интересами. Даже если он утомлялся, все