Изгнание в рай - Анна и Сергей Литвиновы

Ее голос он когда-то слышал, определенно. А вот где видел? Ну конечно, все просто! Однажды проходил в больничном холле мимо телевизора. И именно лицо этой женщины улыбалось с экрана. Только тогда она выглядела еще красивее.

Как называют таких людей?

Нужное слово всплыло, Михаил пробормотал:

– Вы артистка?

Она довольно улыбнулась:

– Да, в телевизоре я бываю. Но мы с тобой знакомы лично.

– Не помню, – равнодушно пожал плечами он.

Женщина приблизилась к нему, промурлыкала:

– Мы с тобой знакомы очень близко.

Томский отпрянул.

– Мы жили с тобой в одной квартире! – продолжала наступать она. – Спали в одной постели, черт возьми!

Михаил опустил голову и сделал еще один шаг назад.

– Хорошо вы его обкололи, – она обернулась к доктору.

Тот поморщился. Отвечать ей не стал. А ему строго велел:

– Все, Миша. Иди, гуляй дальше.

Томский и эту команду исполнил. Когда уходил, не обернулся. Сделал полный привычный круг. Плитка с трещинкой, плитка с ямой… Когда возвращался, увидел: женщина и лечащий врач по-прежнему стоят рядом и что-то горячо обсуждают.

Ну и ладно. Их дело.

Вечером он послушно поднялся с койки после облетевшей отделение команды: «Уколы!»

Отстоял перед процедурным кабинетом очередь. Но медбрат равнодушно велел:

– Гуляй обратно. Тебе на сегодня все отменили.

И утром опять колоть не стали. И таблетки принесли какие-то совсем другие. Михаил равнодушно их выпил.

Никаких изменений он не чувствовал.

Но ночью ему впервые приснилась Кнопка. Нескладная, лохматая, в старых трениках. Почему-то с рюмахой водки (хотя всегда только дамские напитки пила). А тут, будто мужик, – лихо жахнула. Отерла губы истрепанным рукавом. Усмехнулась:

– Ну че, Миш? За помин твоей души пью.

И растаяла.

А он проснулся взволнованный, злой. Неужели опять его начнет мучить мозаика? Бесконечные цветные кусочки, что никак не могут сложиться в картинку?..

На утренний укол бежал впереди всех, но медбрат отогнал:

– Не ходи сюда больше, Томский. Тебе не назначено.

– Зуб даю: скоро буянить начнет, – уверенно молвил его напарник.

– Ну, к кровати привяжем. Делов-то! – отмахнулся первый.

Михаил посмотрел растерянно. Он когда-то был буйным? Однако сейчас все его существо переполняла не агрессия – страх. И беспомощность. Да еще детали он стал примечать, какие раньше не видел. Решетки на окнах, кодовые замки на дверях – это все в психушке положено, ясное дело. Но почему в отделении всегда дежурят двое в полицейской форме? Почему у санитаров на поясах дубинки, наручники? А если у кого вдруг появляется мобильник – сразу шмон. Он в какой-то спецбольнице? Но почему? За что?

Михаил сжал ладонями лоб. В голове снова чирикали ласточки. И теперь Томский наконец понял: он стрелял в птичек, потому что они уносили в небо души его любимых жены и дочери. И ему казалось: если он выстрелит, ему удастся вернуть их обратно на землю.

Вспомнил Томский и то, что было дальше.

Его девочки все равно остались мертвыми. А он бежал сквозь ночной лес, ветки били в лицо, ноги засасывало болото. Куда он спешил?

«Я бежал искать их убийц», – выскочила новая мысль.

– Как я мог их найти? – печально усмехнулся – сейчас! – душевнобольной Томский.

И внезапно в голове щелкнуло:

– Ты можешь все. Ты ведь компьютерный бог.

– Я – компьютерный бог, – повторил он вслух.

– О, е! – хмуро буркнули с соседней койки. – Мало нам Наполеонов!

Михаил отвернулся.

Как только позволили, пошел в парк. Притворялся, будто, как обычно, пересчитывает плитки, пребывает в анабиозе. Но сегодня происходило с ним совсем другое, ужасное. Прежний милый мир распадался на куски, рушился. Воспоминания навалились, придавили бетонной плитой.

Фильм пока шел хаотично: урок физики в школе… какая-то олимпиада, но не спортивная, все (и он) сидят за партами, грызут ручки. А потом вдруг – кроха дочка на руках. Жена (лицо обиженное) спасает подгорающую яичницу.

А сколько новых деталей он теперь видел, сколько запахов ощущал! И еще отчетливо слышал: по его пятам, нимало не скрываясь, шагает дюжий санитар. Интересно, за ним на прогулке и раньше ходили, а он не замечал? Или только сегодня начали?

Плитка с трещинкой, плитка с ямой. Бог мой, ну и бред! Ты превратился в растение, Томский. Ты не знаешь, какое сегодня число и даже какой год. Ты когда-то был… Да, программистом. «Лучшим в стране».

Смех. А, и еще ты строил дом. Который должен был стать самым удивительным домом в мире. Ха-ха-ха.

И еще вдруг вспомнилось совершенное, точеное, лукавое личико дочери, ее нежные ручки, голосок-колокольчик: «Папочка, я так тебя люблю!»

Михаил застонал. Пойти к Константину-какому-то, потребовать: пусть опять назначит уколы. Так легче.

Но вот доктор сам идет ему навстречу – будто по заказу. А рядом с ним семенит вчерашняя красавица. Сегодня без каблучков пришла, в балетках.

– Томский, сюда! – привычно командным голосом позвал врач.

А дамочка улыбается:

– Миша, я очень, очень рада тебя видеть.

Его снова накрыл страх. Но не такой, как вчера. Не всеобъемлющий. Вспомнился лабиринт ужасов, куда водили в детстве. Когда боязно, но все равно хочется узнать, что там, за бархатной черной шторой.

Женщина отвернулась от него к доктору, сложила молитвенно руки:

– Константин Юрьевич, ну пожалуйста! Позвольте нам поговорить! Мишенька не будет на меня нападать, я вам обещаю!

А врач плечами пожимает:

– Да не получится у вас разговора. Что я, не вижу? У него в голове пока полный хаос. Старые препараты отменили, к новым он еще не привык.

– Но глазки, смотрите, совсем другие! – сюсюкая, будто про ребенка, произнесла женщина.

И тут Михаил вспомнил. Идеальные домашние костюмчики. Накрахмаленные салфетки. Вечно милая улыбка. Она не просто из телевизора, эта женщина. Это Настя. Его первая… нет, не любовь. И не жена. Но жениться на ней он когда-то хотел, это да…

– Мишенька, пойдем, мой милый. – Она смело схватила его под руку. – Пойдем. Погуляем по парку.

А Константин, который оказался Юрьевичем, щелкнул пальцами – так он всегда призывал санитаров. И шаги за их спиной загрохотали совсем уж рядом.

Настя поморщилась, но ничего не сказала. Только понизила голос, зашептала ему в ухо почти интимно: