Ремесло. Наши. Чемодан. Виноград. Встретились, поговорили. Ариэль. Игрушка - Сергей Донатович Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суровый дед Исаак не читал его открыток.
— Малхамовес, — говорил дед, — пере одом.
И как будто забыл о существовании Леопольда. Бабка тайно плакала и молилась.
— В этой Бельгии, наверное, сплошные гои, — твердила она.
Прошло несколько лет. Опустился железный занавес. Известия от Леопольда доходить перестали.
Затем приехал некий Моня. Жил у деда с бабкой неделю. Сказал, что Леопольд идет по торговой части.
Моня восхищался размахом пятилеток. Распевал: «Наш паровоз, вперед лети!..» При этом был явно невоспитанным человеком. Из уборной орал на всю квартиру:
— Папир! Папир!
И бабка совала ему в щель газету.
Затем Моня уехал. Вскоре деда расстреляли как бельгийского шпиона.
О младшем сыне забыли на целых двадцать лет.
В шестьдесят первом году мой отец случайно зашел на центральный телеграф. Разговорился с одной из чиновниц. Узнал, что здесь имеются адреса и телефоны всех европейских столиц. Раскрыл телефонную книгу Брюсселя. И немедленно обнаружил свою довольно редкую фамилию...
— Я могу заказать разговор?
— Разумеется, — был ответ.
Через три минуты дали Брюссель. Знакомый голос четко произнес:
— Хелло!
— Леопольд! — закричал мой отец.
— Подожди, Додик, — сказал Леопольд, — я выключу телевизион...
Братья начали переписываться.
Леопольд писал, что у него есть жена Хелена, сын Романо и дочь Моник. А также пудель, которого зовут Игорь. Что у него «свое дело». Что он торгует пишущими машинками и бумагой. Что бумага дорожает, и это его вполне устраивает. Что инфляция тем не менее почти разорила его.
Свою бедность Леопольд изображал так:
«Мои дома нуждаются в ремонте. Автомобильный парк не обновлялся четыре года...»
Письма моего отца звучали куда более радужно: «...Я — литератор и режиссер. Живу в небольшой уютной квартире. (Он имел в виду свою перегороженную фанерой комнатушку.) Моя жена уехала на машине в Прибалтику. (Действительно, жена моего отца ездила на профсоюзном автобусе в Ригу за колготками.) А что такое инфляция, я даже не знаю...»
Мой отец завалил Леопольда сувенирами. Отослал ему целую флотилию деревянных ложек и мисок. Мельхиоровую копию самовара, принадлежавшего Льву Толстому. Несколько фигурок из уральских самоцветов. Юбилейное издание «Кобзаря» Шевченко размером с надгробную плиту. А также изделие под названием «Ковчежец бронзированный».
Леопольд откликнулся белоснежным носовым платком в красивой упаковке.
Затем выслал отцу трикотажную майку с надписью «Эдди Шапиро — колеса и покрышки». Мой отец не сдавался. Он позвонил знакомому инструктору горкома. Раздобыл по блату уникальный сувенир. А именно — сахарную голову килограммов на восемь. В голубой сатинированной бумаге. Этакий снаряд шестидюймового калибра. И надпись с ятями: «Торговый дом купца первой гильдии Елпидифора Фомина».
Знакомого инструктора пришлось напоить коньяком. Уникальный сувенир был выслан Леопольду.
Через два месяца — извещение на посылку. Вес — десять с половиной килограммов. Пошлина — шестьдесят восемь рублей.
Мой отец необычайно возбудился. Идя на почту, фантазировал:
«Магнитофон... Дубленка... Виски...»
— Сколько, по-твоему, весит дубленка?
— Килограмма три, — отвечал я.
— Значит, он выслал три дубленки...
Служащий главпочтамта вынес тяжелый ящик.
— Возьмем такси, — сказал отец.
Наконец мы приехали домой. Отец, нервно посмеиваясь, достал стамеску. Фанерная крышка с визгом отделилась.
— Идиот! — простонал мой отец.
В ящике мы обнаружили десять килограммов желтоватого сахарного песку...
Через восемь лет нам с матерью пришлось эмигрировать. Мы оказались в Австрии. Хозяин гостиницы Рейнхард был очень любезен по отношению к нам. Каждое утро нам подавали чай с теплыми булочками и джемом. Каждое утро хозяин неизменно спрашивал:
— Желаешь рюмку водки?..
Кроме того, он дал нам радиоприемник и электрический тостер.
По вечерам мы иногда беседовали с ним.
Я узнал, что Рейнхард перебрался из Восточного сектора на Запад. Что он — инженер-строитель. Что работа в гостинице тяготит его, хоть и приносит немалый доход...
— Ты женат? — спросил я.
— Эрика живет в Зальцбурге.
— Есть мнение, что брак на грани развода самый долговечный.
— Я уже перешел эту грань. И все-таки женат... Ты удивлен?
— Нет, — сказал я.
— Ты состоял в партии?
— Нет.
— А в молодежном союзе?
— Да. Это получилось автоматически.
— Я понимаю. Тебе нравится Запад?
— После тюрьмы мне все нравится.
— Мой отец был арестован в сороковом году. Он называл Гитлера «браун швайне».
— Он был коммунист?
— Нет. Он не был комми. И даже не был красным. Просто — образованный человек. Знал латынь... Ты знаешь латынь?
— Нет.
— И я не знаю. И мои дети не будут знать. А жаль... Я думаю, латынь и Род Стюарт несовместимы.
— Кто такой Род Стюарт?
— Шизофреник с гитарой. Желаешь рюмку водки?
— Давай.
— Я принесу сэндвичи.
— Это лишнее.
— Ты прав...
Из Вены я написал Леопольду. Мой дядя позвонил в гостиницу. Сказал, что прилетит в конце недели. Точнее — в субботу. Остановится в «Колизеуме». Просит меня в субботу не завтракать.
— Я угощу тебя в хорошем ресторане, — сказал он...
Рано утром я сидел в холле «Колизеума». Выглядела эта гостиница куда шикарнее нашей. По залу разгуливали изысканные собаки. Гардеробщик был похож на киноактера.
Ровно в одиннадцать спустился дядя. Я сразу узнал его. Леопольд был так похож на моего отца — высокий, элегантный, с красивыми искусственными зубами. Рядом шла моложавая женщина.
Я знал, что должен обнять этого, в сущности, незнакомого человека.
Мы обнялись. Я поцеловал Хелене руку, в которой она держала зонтик.
— До чего ты огромный! — закричал Леопольд. — А где мама?
— Она нездорова.
— Как жаль! Я видел ее фотографии. Ты очень похож на мать.
Я протянул ему сверток. Там была икра, деревянные матрешки и холщовая скатерть.
— Спасибо! Мы оставим вещи у портье. Я тоже имею подарки для вас... А сейчас мы пойдем в ресторан. Ты любишь рестораны?
— Как-то не задумывался.
— Там приятная музыка, красивые женщины...
Мы шли по направлению к центру. Леопольд говорил, не умолкая.
Хелена молча улыбалась.
— Посмотри, сколько машин! Ты когда-нибудь видел заграничные машины?
— В Ленинграде много туристов...
— Вена — маленький город. Да и Брюссель тоже. В Америке машин гораздо больше. А какие там магазины! В Ленинграде есть большие магазины?
— Магазины-то есть, — говорю.
— Какой же ты огромный! Тебя, наверное, любят женщины?
— Это скоро выяснится.
— Я понимаю. Твоя жена в Америке. Мы посетили ее
