Воронята - Мэгги Стивотер

– Орла, вали отсюда!

– У вас, кажется, людно.

– У нас всегда людно. В доме живут триста сорок два человека, и сейчас они все пытаются влезть в эту комнату. А что ты сегодня делаешь?

Она спросила это очень естественно, как будто их разговор был самой логичной вещью на свете. Как будто они уже сто лет знали друг друга.

Тем проще Адаму было ответить:

– Занимаюсь исследованиями. Хочешь составить компанию?

У Ронана глаза полезли на лоб. Неважно, что ответит Блу – оно того стоило, хотя бы из-за искреннего потрясения на его лице.

– А что ты исследуешь?

Адам, заслонив глаза от солнца, взглянул на небо. Он подумал, что, кажется, слышит приближение Ганси.

– Горы. Как ты относишься к вертолетам?

Долгая пауза.

– В смысле? Этически?

– Как к средству передвижения.

– Это быстрей, чем на верблюде, хотя и не так экологично. А что, сегодня предполагается вертолет?

– Да. Ганси хочет поискать силовую линию, а ее проще заметить с воздуха.

– И, разумеется, он просто… добудет вертолет.

– Это же Ганси.

Снова долгое молчание. Адам понял, что Блу задумалась, и не стал мешать. Наконец она сказала:

– Ладно, я с вами. Это… что это вообще?

Адам искренне ответил:

– Понятия не имею.

Не слушаться Мору было на удивление просто.

У Моры Саржент было очень мало опыта касательно того, как надлежит муштровать детей, а у Блу – касательно того, как надлежит подвергаться муштровке, поэтому ничто не помешало ей отправиться с Адамом, когда он появился на Фокс-Вэй. Она даже не чувствовала себя виноватой – пока что, – поскольку и в этом у нее недоставало опыта. И самым примечательным было то, что Блу, вопреки всему, чувствовала себя исполненной надежды. Она нарушила волю матери и пошла общаться с мальчиком. С Вороненком. Эта ситуация должна была внушать ей ужас.

Но очень трудно было думать об Адаме как о Вороненке, когда он поздоровался с Блу, аккуратно сунув руки в карманы. От него душно пахло скошенной травой. Синяк утратил новизну и стал еще кошмарнее на вид.

– Отлично выглядишь, – сказал Адам, шагая рядом с Блу по тротуару.

Она сама не знала, говорит ли он серьезно. На ней были тяжелые ботинки, которые она купила в комиссионном магазине (а потом обновила с помощью вышивальных ниток и очень прочной иглы), и платье, которое Блу сшила несколько месяцев назад из разнородных кусков зеленой ткани. Одни куски были полосатые. Другие вязаные. Третьи прозрачные. Адам рядом с ней выглядел довольно консервативно, как будто она увлекла его обманом. Блу с некоторым смущением подумала, что они вовсе не выглядят как пара.

– Спасибо, – ответила она, а затем быстро, чтобы не струсить, спросила: – Зачем ты взял у меня телефон?

Адам продолжал идти, но взгляд он не отвел. Казалось, он перестал стесняться.

– А почему бы нет?

– Пойми меня правильно, – сказала Блу.

Щеки у нее горели, но разговор уже шел полным холодом, и она не могла пойти на попятный.

– Я знаю – ты подумаешь, что мне неловко. Но нет.

– Так.

– Потому что я некрасива. Не из тех девушек, которые нравятся ученикам Агленби.

– Я учусь в Агленби, – заметил Адам.

Но, казалось, он делал это как-то иначе, чем другие.

– И я считаю, что ты красивая, – закончил он.

У него впервые прорвался местный акцент – характерные растянутые гласные, так что это слово прозвучало как «красииивая». На ближайшем дереве запищала птичка: «Уик, уик». Кеды Адама шаркали по тротуару. Блу задумалась над тем, что услышала. И еще раз задумалась.

– Ой, да ладно, – наконец сказала она.

Она почувствовала себя так же, как в ту минуту, когда прочитала приложенную к цветам открытку. Странно выбитой из колеи. Точно слова Адама туго натянули между ними невидимую нить, и Блу казалось, что она должна как-то ее ослабить.

– Но… спасибо. Я тоже думаю, что ты красивый.

Он засмеялся своим удивленным смехом.

– У меня еще один вопрос, – продолжала Блу. – Ты помнишь последнее, что моя мама сказала Ганси?

Грустное лицо Адама дало понять, что – да, помнит.

– Так, – Блу сделала глубокий вдох. – Она сказала, что не станет вам помогать. Но я этого не говорила.

После того как Адам позвонил, Блу торопливо набросала приблизительную карту дороги к безымянной церкви, где она сидела с Нив в канун дня святого Марка. Это были всего лишь несколько параллельных линий, символизирующих шоссе, подписанные тонкими буковками улицы и, наконец, площадь, обозначенная одним-единственным словом: ЦЕРКОВЬ.

Она протянула Адаму карту – совершенно не впечатляющего вида, на смятом тетрадном листке. А затем достала из сумки тетрадь Ганси.

Адам остановился. Блу, опередившая его на пару шагов, ждала, а он, нахмурившись, смотрел на то, что она держала в руках. Он взял тетрадь – очень осторожно, как будто она была ему дорога, ну или, точнее, она была дорога кому-то, кто был дорог Адаму. Блу отчаянно хотела добиться его доверия и уважения, и, судя по лицу Адама, у нее на это оставалось совсем немного времени.

– Ганси оставил тетрадь в «Нино», – быстро сказала Блу. – Я знаю, что надо было отдать ее сразу после сеанса, но мама… в общем, ты ее видел. Обычно она не… обычно она так себя не ведет. Я не знала, что и подумать. Вот. Я хочу участвовать в том, что вы делаете, ребята. Если в Генриетте действительно происходит нечто сверхъестественное, я хочу это видеть. Всё.

Адам просто спросил:

– Почему?

При разговоре с ним не могло быть никаких вариантов, кроме правды, причем изложенной максимально просто. Адам не согласился бы ни на что другое.

– Я – единственная в моей семье, у кого нет дара ясновидения. Ты слышал мою маму: я способна облегчать процесс для тех, кто умеет читать будущее. Если магия существует, я просто хочу ее увидеть. Хоть раз.

– Ты не лучше Ганси, – сказал Адам, хотя, судя по всему, он вовсе не считал, что это так уж скверно. – Ему ничего другого не надо – только убедиться, что магия есть.

Он повертел в руках карту на тетрадном листке. Блу сразу же испытала облегчение; только теперь, когда Адам начал двигаться вновь, она поняла, насколько он был неподвижен до тех пор. Напряжение как будто ушло.

– Это путь к дороге ме… к силовой линии, – объяснила Блу, указав на свой рисунок. – Церковь находится на ней.

– Ты уверена?

Блу устремила на него испепеляющий взгляд.