Венец всевластия - Нина Соротокина

В девяносто втором году Шлепиков окончил энергетический и сразу, прямо с колес, ушел в авангард. Не будь этих демократических встрясок, Никитон бы благополучно трудился где-нибудь в проектном институте, но время перемен разметало людей — кого в журналисты, кого в охрану, кто в малый бизнес, то бишь в торговлю, кого в большой. Всем казалось тогда, что главное — это не работать по спецаильности.

И в авангарде Никита писал не абы что, а иконы, твердя при этом, что обновленная вера должна рождать нетрадиционное представление об объекте, и самое удивительное, имел покупателей даже за границей. Когда спрос на иконы упал, он, сменив фамилию Шлепиков на иностранного звучания псевдоним, стал писать детские книжки про пиратов и инопланетян. Платили мало, но писал он столь быстро, что заработок имел вполне приличный. Сюжеты про инопланетян он черпал где придется, читал что ни попадя, а потом сам и попался на собственную удочку, то есть стал странен.

Но, пожалуй, это расплывчатое заявление. Кто сейчас не странен, где норма? Жириновский не странен, или килеры, или бизнесмены, которые при огромном богатстве упорно считают, что жить надо исключительно «сейчас и для себя», а до граждан, которых они так ловко обворовали, им и дела нет?

Не странными эти люди кажутся только потому, что, когда ты с ними водку пьешь, они говорят о привычных вещах: мол, дождь надоел, в шведской химчистке костюм окончательно испортили, а еще изжога замучила, вчера какая-то сволочь покрышку проткнула, а «Спартак» опять продулся вчистую.

А Никитон за водкой и за чаем — без разницы, говорил о странном, явно нарываясь на спор. Друзья быстро летели с колес и начинали убеждать, что его учителя, равно как и он сам, — идиоты, блаженные с жидкими мозгами. Если человек писать прозу не может, он идет в критики, если не получается самому лошадь грамотно нарисовать — двигает в концептуальное искусство, а уж если ортодоксальная наука не под силу, то в ход идут летающие тарелки и круги на полях.

Они кричали, а Никита тихо улыбался. Дождется, пока все охрипнут, и сообщит что-нибудь новенькое в свете своей доктрины. Скептики замолкали, брезгливо морща губы, а некоторые, слабые душой, начинали расспрашивать. А дальше… по крапиве в ботах — кто быстрей! После третьей рюмки тайна народов майя и важные знания «о конце дней» хорошо идут, тем более конец дней приходится как раз на наше столетие и даже ограничен временными рамками: с солнечного затмения в августе 2000 года до католического Сочельника в 2012 году. Иными словами двенадцать лет «кончаться» будем. Никитонова доктрина (вернее, его учителей — иностранных адептов) была хороша тем, что конец света не только не был похож на апокалипсис, но был переходом в «новую фазу жизни», переходом безболезненным и радостным. Более того, главная роль в переходный период предназначалась России, и это знали все просвещенные, как то: Настродамус, индейцы племени хоппи в штате Аризона, древние шумеры и некто Друнвало Мельхиседек — наш современник, словом, все-все, кроме этих дураков, которые сидят за столом и непотребно ржут.

И дураки начинали задавать вопросы, потому что очень неприятно жить в государстве с развалившейся экономикой и нравственностью, в стране, о которую все ноги вытирают.

И очень приятно ощущать себя спасителем демократического подгнившего капитализма и его «золотого миллиарда» — чванливых сливок их общества.

А в чем фишка-то? А в том, что внеземные цивилизации уже все делают, чтобы спасти человечество руками России. Тема внеземных цивилизаций, накрепко связанных с летающими тарелками, обычно в компании сочувствия не находила. Эти неопознанные объекты уже в зубах навязли, их давно никто серьезно не воспринимал. Другое дело — существа их других измерений. С ними связывали появление кругов на полях. Круги — это факт. Своими глазами их тоже никто не видел, но по телеку показывали. Особенно убедительными были не пшеница, уложенная в правильный геометрический рисунок, и наши перепуганные и крайне озадаченные мужики, которые, матерясь, чесали в затылке и на все вопросы корреспондентов отвечали однозначно:

— А мать их знает — что это такое! Вчера не было, а сегодня косить надо, а тут такая хрень… то есть мозаика.

— Может, вы сами уложили колосья?

— Да на кой! И как бы мы все это скрутили, да еще ночью.

Слова мужиков дышали правдой, такое не сыграешь. Каждый из сидящих за столом успел за свою жизнь пожить в деревне. И представить, что где-нибудь в Выдрицах или в Белых Заломах кто-нибудь из жителей, опохмелившись, попрется с утра в пшеницу заниматься эдаким рукоделием! — нет уж, увольте, полный абсурд!

Вдохновленный вниманием слушателей Никитон продолжал развивать тему про «знаки в пути». Оказывается, нам в помощь для безболезненного перехода в другое измерение посланы особые дети. У них измененное ДНК, они никогда не болеют, выигрывают у компьютера в любые игры и умеют видеть любой точкой тела. Спросите, кто их рожает? А мы и рожаем. Они уже имеют название — «дети-индиго».

Придуманное кем-то странное прозвище придавало вес Никитиной болтовне. Кроме того, Олежек, оказывается, сам видел по телику парнишку, который пятками читает. Ему завязывают черной косынкой глаза, подсовывают под ступню текст, дурдом! Мать парнишки пытается хоть как-то использовать его способности, но от него отмахиваются, то ли боятся, то ли не верят, даже в цирк не берут.

— Чушь все это, — звучал чей-нибудь разумный голос. — Очередная журналистская утка.

— Но зачем им такую утку в свет выпускать? Ты пойми, — Никитон убедительно прижимал ко впалой груди руки, — люди верят только тому, что сами видели, своими руками пощупали. А чужой опыт они не воспринимают. Это я уже давно понял. Вот, например, завтра ко мне явится Дева Мария и скажет…

— К тебе не явится.

— Это почему же?

— А потому же! На кой ты ей нужен.

— Да я не об этом. Положим, явится, и я приду, скажем, к Киму и расскажу про видение. Ким попросту решит, что я сумасшедший. И это касается любых нетривиальных явлений в жизни. Люди просто не верят. И все! Так им легче жить.

— Так и умрешь — непонятым!

Уже третья бутылка водки пошла, не считая коньяка.

В общем, к Никите, несмотря на его странности, хорошо относились, хоть и раздражал он всех страшно. У каждого свои неприятности, и главное — все время горбатишься из-за денежных знаков, хорошо хоть выпивка недорогая, а этот блаженный пригубит водку и сидит себе — чист и весел. Ну чему ты, спрашивается, радуешься? Ответит, как в сказке: «А чего же мне не радоваться, если я уже нахожусь в активированном поле своей миркабы». Брякнет эдакое и ждет, когда его спросит, что это за рыба такая — миркаба. Накась, выкуси! Мы не любопытные. Сиди в своем активированном поле с ней один на один.

Вот к этому-то человеку и направил Ким стопы через день после Макарыча. Шут его знает, может, Никитон как-нибудь объяснит эту дурь с Софьей Палеолог? А если и не объяснит, то скажет с загадочной улыбкой: «Это была не царица, а посланец из другого измерения, скрыто воздействующий на твой мозг». Кроме того, Никитон всегда был дома и никогда не имел опохмелки. Он вообще пил мелкими дозами, умел себя держать.