Вино с нотками смерти - Виктория Викторовна Балашова

тоже часто захаживали. Вот у хозяина и была такая кличка что ли. Прозвище внутри клуба — Оливио в честь масла, которым он торговал, а дель Пино Гриджо в честь вина ему добавили. Он и вином торговал, но продлевать лицензию, когда закончилась, не стал. Говорил, очень дорого, а денег особо лишних нет.

После беседы с дамой уверенность Германа в необходимости встречи с работничками-родственничками выросла многократно. Однако для проведения допроса следовало получить «добро» от Мстиславовича. А перед этим заглянуть по собственной инициативе в библиотеку — порасспросить про «тайное» общество.

— Да, собираются тут у нас, — вздохнула директор библиотеки. Единственная из сотрудников оказавшаяся на месте. — Странные люди. — покачала она головой.

— Почему странные? — поинтересовался Герман. — И вроде вы не сильно рады этим собраниям? Хорошо же, люди книжки обсуждают.

— Мы тоже вначале так думали. Но народ там специфический. Историки сплошь. Изучают книги по сотворению мира.

Герман искренне удивился: на его не очень исторически-подкованный взгляд на тему сотворения мира написано было не много. Ну не так много, чтобы регулярно собираться и обсуждать подобные книги.

— Потому и странные, — заметила растерянность Германа библиотекарша. — Разные теории обсуждают, какие-то древние фолианты отыскивают. Во время сборищ пьют. Я им пыталась спиртное запретить, так они переливают в пластиковые бутылки из-под всякой газировки и утверждают, что это не вино и не коньяк.

Внутренне Герман не испытывал к данной части обсуждения книг никакого протеста, но вопрос напрашивался.

— Почему вы их терпите? Разогнали бы, да и дело с концом.

— Ой, у нас в городе мало книжных клубов, — опять вздохнула директор библиотеки. — Начальство говорит, пусть хоть так. Следите только за ними, чтоб сильно не напивались.

Тут Герману пришло в голову очевидное.

— Почему сюда ходил хозяин магазина оливковых масел? Он же не историк, — удивленно спросил он.

— Увлеченный человек. Той же темой увлеченный. Сначала члены клуба у него покупали вино. По-соседски, так сказать. Они, знаете ли, гурманы. Оливочек у него купят, сырку. Короче, как я понимаю, он узнал, о чем тут беседы ведутся. И заинтересовался. Прозвище у него было Оливио. Хм. Они считали, что это смешно. В честь оливкового масла, понимаете.

— Убили хозяина магазина вчера. Ничего странного здесь не происходило в последнее время? — Герман уже готовился уходить и на всякий случай задал дежурный вопрос.

— Сложно сказать. У них есть ключ от библиотеки, потому что сидеть с ними допоздна некому. Они ж про свое это сотворение могут и до полуночи беседовать. Поэтому мы особо с ними не сидим, — директриса поморщила лоб. — Спорили они вроде в последнее время часто. Соседи, ну люди, чьи окна во двор выходят, жаловались мне: мол, выходят поздно и громко ругаются, спорят. Я думала, они пьют много, совсем совесть историки потеряли. Сделала замечание. Те говорят: не пьем, просто нашлась новая, весьма спорная информация, обсуждаем. Я попросила обсуждать потише.

— О чем информация не сказали?

— О чем, о чем! О сотворении мира, — проворчала библиотекарь…

Выйдя на улицу, Герман призадумался: вот еще историки образовались. Но начать все-таки следовало с Матильды и ее родственников.

— Всеволод Мстиславович, работничков бы опросить. — предложил он, когда ответили по мобильному. — А, и вы туда едете. С вами можно? Отлично, я подъеду. Найду-найду, навигатор нам в помощь.

Начинать Мстиславович решил с Матильды, у которой, как ни крути, алиби не было. Герману при встрече возле ее дома, велел карты до конца беседы не раскрывать. А только потом бухнуть козыри на стол: типа, знаем, ополчились на убитого и пребывали в печали.

***

«Интересно, Зевс на месте?» — подумалось ему. Правда толку с него немного. Это если настоящего подсунут. А то норовят миражами доставать. Начнешь интеллигентно беседовать, а он вовсе не бог богов. Так, мырь одна. Погогочет и растает. Никакой пользы.

Внезапно море заплескалось. Оно подступало ближе и ближе. Афродита села на лодку, невесть откуда взявшуюся, и подняла паруса. Вокруг посудины начали резвиться русалки. Этим-то хвостатым его не обмануть! Наивные!

Вода уже лизала подошвы ног. Что-то сегодня воды много кругом: лужа, море. Плоти нет, а душа воду чувствует. Рыбы чешуей блестят. Тоже резвятся. Медуза хвать его — обожгла. Солнца как будто ему мало. Но в целом настроение радужное. Впрочем, в пустыне оно чем более развеселое, тем хуже. Держи ухо и око востро. Нет у тебя ушей и глаз — все равно держи, что можешь. Внутреннюю чуйку держи востро, душу напряги, весь подберись и жди пакости.

Рыбы совсем ошалели. Они выпрыгивали из воды, делая в воздухе замысловатые кульбиты, а потом плюхались с высоты обратно в море, извергая из него кучу брызг. Брызги на мгновение зависали, переливаясь всеми цветами радуги, лопались как мыльные пузыри. Некоторые превращались в мелких птах замысловатой расцветки, другие в павлинов (любили в миражах павлинов, везде их, где могли, засовывали), иные составляли компанию рыбам. Красота немыслимая.

Но он держал себя в руках. Умеют ли люди, такие умные и всеумеющие, держать себя в том, чего у них нет? Куда им! Душу ищут. Лучше бы научились пользоваться тем, что им и так дали: руками, ногами, глазами. А особенно мозгом. Его мозг был частью пустыни. Так он, по крайней мере, это видел и осознавал. Над сотворением мира работали все скопом, потому получилось зло, добро и много всякой прочей ерунды. Наивные люди придумали себе, что их создал один бог. После этого начали удивляться: почему существует зло, почему «умирают» хорошие люди. Эх, сколько лишнего они думают мозгом! Конечно, мозг получился великолепным конструктом, бесспорно. Однако им пользуются как-то неумело. Как-то мизерно плоско. Как-то убого. Стоило тратить столько сил на создание сложного конструкта, чтобы его эксплуатировали словно это… Он призадумался, вспоминая разные человеческие штучки: миксеры, машины, весы и прочую ерунду. Нет, с миражами не сравнить — тут дело тонкого разума и великого художественного вкуса. М-да, короче, плохо эксплуатировали люди мозг, некудышно.

— Что встал как пень? — раздался звонкий голос. — Шевелись давай. А то вон сколько воды на тебя израсходовали.

С плеча Афродиты соскользнула бретелька тонкого хитона. Но ее такие мелочи не волновали. Она махнула ему рукой.

— Иди сюда! Поплывем на край света!

Край света? Люди так говорили, когда думали, что земля плоская. Потом они решили, что она круглая, однако, выражение прижилось. Типа, далёко-далеко. Интересно, что в мираже считают за край света. Тут это может значить вообще все, что угодно. Любой каприз за ваши деньги. Ой, нет — так люди говорят. А здесь денег нет. Да и нет