Жуткие снимки - Ольга Апреликова

Перед баней они все-таки, по пути собирая малину, сходили к близкому озеру. Оно показалось бескрайним, серо-серебряным. Тихонько, оставляя на воде тающие, нежные шелковые круги, плескались рыбки, летали зеленые крупные и мелкие черные стрекозы. Но погода стояла серая, пасмурная, и, хотя вода, как сказал побродивший по воде босиком Швед, «вполне даже теплая», купаться не хотелось. А по Янке, которая даже и к воде не подошла, явно было видно, что она озера, хотя и молчит, очень боится: бледная, в курточку беленькую кутается и глаза перепуганные и невидящие, как чайные ложки… Зато они объелись малиной и еще набрали ее с собой «на вечер к чаю» половину пятилитрового ведерка. Потом совсем завечерело, налетели комары, проорала какая-то истеричная птица в лесу, ей зловеще отозвалось эхо – и они скорей заторопились «домой». Приятно было идти сквозь серый вечер и знать, что в доме натоплено и уютно, да еще и банька ждет, жаркая-жаркая, и там Швед перед уходом к озеру замочил в кипятке Муркой и Янкой наломанные и связанные свежие веники.

– Как в сказке, – Янка улыбалась. – Хорошо, что мы сюда приехали. А то жили бы себе и жили своей городской жизнью, и не знали бы, что такое место есть.

В бане от жару и густого березового запаха стало весело. Мурке хватило одного шлепка обжигающим веником, чтоб она вылетела вон, но потом пришлось помогать Янке отпарить Шведа – тот, оказалось, в вениках понимал и, разлегшись на черном полке, командовал, как его парить, и кряхтел от счастья. Потом вдруг соскочил с полка, весь в листьях, помчался наружу к дождевой бочке, схватил ведро и раз пять облился. Облил Янку и Мурку – взвизгнув, Мурка помчалась в баню греться. Вся эта возня под тусклыми желтыми лампочками, в тесноте старой бани – с паром, вениками, мытьем в старых эмалированных тазах, с поеданием малины горстями из ведерка в прохладном предбаннике – затянулась надолго. Особенно мытье длинных Янкиных волос. Наконец Янка скомандовала:

– Ну все, одеваться!

Швед остался мыться, плескался, мурчал что-то за стенкой, а они с Янкой, доедая малину, неспешно вытирались горячими чистыми полотенцами, надевали платьица и куртки.

– Пойдем уже, чайник поставим, – Янка одну за другой сунула красивые ножки в белых носочках в красные нарядные сапоги и толкнула наружную дверь. – Ой… Темнотища-то какая…

Снаружи стоял полный, абсолютный, влажный от росы мрак. Ни огонька, ни звука. Будто от земли до неба весь мир залили черной как сажа краской. Света из двери бани хватало на маленький желтоватый коврик на траве, и все. Потом – тьма.

Мурка тоже впрыгнула в сапоги, скорей вытащила телефон и включила фонарик. Пальцы слегка тряслись: мало ли, какие там медведи во мраке-то…

Жалкий лучик осветил сизую от росы траву, брошенные пустые ведра, кусты смородины с черными мокрыми ягодами. Дальше, чем на пару метров, лучика не хватало – таял в синеватом туманце. Пахло ночью и сырой скошенной травой.

– Нет, – сказала Янка. – Я без Шведа не пойду. Темно. Там волки. И Баба-яга.

И быстро закрыла дверь.

Шведу тоже темнота не понравилась, но он храбрился и их с Янкой обсмеял. Освещая дорожку тремя телефонами, они добрались до дома, скорей включили свет на крыльце – и страх немножечко отступил. Мурка сама себе не могла бы объяснить, чего так боится. Всего леса сразу, что ли? Темноты? Медведей? Вообще всей этой жутковатой, всеобъемлющей, равнодушной стихии, которую люди называют природой?

– Просто мы – городские, – в который раз объяснила Янка. – Без фонарей на столбах жить не можем. Ладно, котенок, развесь полотенца на веранде, там веревки есть, я видела, а я пойду чайник ставить…

На старой щелястой, с кривым полом, с мелкой расстекловкой в рамах окон верандочке они не прибирались. Тут было сорно, в углу валялся какой-то хозяйский хлам, стояли пыльные дощатые ящики. Лампочка едва светила. Квадратные стеклышки окон в облезлых рамах залил мрак, будто снаружи прилепили черную бумагу. Уныло свистел сквознячок. Стараясь не смотреть на окна, Мурка быстро развесила три полотенца, постиранное белье, мокрые мочалки. С мочалок тупо и громко закапало по полу. Подобрав из угла с хламом грязную, в земле, старую большую миску, она подставила ее под капли, чтобы дом не сердился, что капают на пол. За окном что-то промелькнуло. Что-то серое. Эля?! Мурка не стала всматриваться – бросила пакеты из-под вещей на пол и шмыгнула в дом, в яркий свет, тепло и бархатный рокоток Шведа:

– …правда как будто на каникулы приехали. Кошка, а тебе как, нравится?

– Темнота не нравится. Чур, я сплю на печке. Дядя Миша Косолапов сказал, что туда злым силам ходу нет.

Янка посмотрела на нее, потом на черные стеклянные щели меж занавесками, встала и заглянула на печку:

– Так нам тут всем троим места хватит… Тут тепло… Швед! Не смей ржать! Я же знаю свою нервную систему! Пусть спит на теплой печке и не истерит. Желательно с большим и страшным тобой под боком.

На горячие кирпичи они расстелили сложенную палатку, спальники, куртки – и получилось уютное гнездо. Попить водички, съесть пол-яблока, телефон на зарядку и скорей спать – глаза слипались. Мурка залезла к стенке, чтоб задремать при свете, под шепот Янки и Шведа – тот бы за одно только яблоко на ужин очень обиделся, и Янка под горячий чай скармливала ему остатки городской колбасы с хлебушком. Мурка закрыла глаза. Ровное печное тепло прошло сквозь спальник, расслабило уставшее от дороги и прогретое банькой тело. Чем не блаженство? Ваське тоже и баня, и печка понравились бы. Все спокойно. Но какой-то из нижних слоев сознания не собирался забывать, какая тьма снаружи, и слушал, слушал, слушал: что там, за не очень-то и толстой бревенчатой стеной? Но тут Мурка сообразила, что стена, возле которой она вытянулась, – внутренняя перегородка, за которой пустая комната с окном в сторону леса.

– А мы все-все окна закрыли на шпингалеты? – спохватилась она. – А дверь заперли? Крепко?

– Закрыли-закрыли. – К ней залезла Янка и сунула что-то мягкое под голову: – На, тебе Швед из машины твою дорожную подушечку принес… Спи.

Да о ней родители так не заботились! Сквозь дрему она слышала, как, шурша, устроилась Янка, как залез ворчащий обо всяких глупых страхах Швед – но она-то, насмотревшись его работ со страшноватыми мистическими пространствами, с жуткими персонажами, точно знала, кто тут, кроме нее и нежной Янки, боится темноты. Как хорошо, что никто из них не остался ночевать на холодном полу, и что все они на теплой печке, как на волшебном кораблике, и что можно спать и ничего не бояться… Потому что в той пустой комнате за бревенчатой перегородкой сидит на полу у стены невидимый Васька и внимательно смотрит в заоконную тьму. И если оттуда придет серая Эля, он ее пожалеет. Но не пустит. А если придут чудовища, Васька их прогонит.

4

Ей показалось, что уснула она лишь на миг – а в комнате уже стало светло и серо: скоро рассвет. Швед копошился, собираясь на рыбалку, а Янка шуршала, готовя ему с собой бутербродики, потом забулькал кипяток в термос… Ура, время мрака закончилось, скоро день. Спать не страшно.