Зарисовки на запотевшем стекле - Дмитрий Вощинин

Методы очень схожи с «политическими завоеваниями» начала прошлого века: главное начать кричать, что все плохо, очернить положительное нажитое прошлым поколением.

И внушить русскому мужику, что…если выживет,… сам потом должен снова построить… не впервой.

А уж как хочется, чтобы все поверили, особенно молодежь, что всем в жизни правят только деньги.

Трудно будет освободиться от этого разврата.

Уверен храм-спаситель, что близок час, когда люди поднимут головы.

Чистые и твердые лица его сыновей – Пересвета, Осляби и многих других неизвестных, освещают эту надежду.

Пока одиноко, но трепетно и проникновенно звучит песнь непобедимого монаха:

«Не забудете мя… и молитеся…видевши мой гроб.

Поминайте мою любовь… молитеся Христу

Да в мучении долг мой… справедли ми.

Вечная ваша память… достоблаженни.

Отцы и братия наша… пристно поминаеми…»

Май 2005 год

«Уходят лица

Чистые, светлые

………………………..

Наши архангелы

Души хранители»

Андрей Белый

«Вот и дождалась ты, мама, первого солдатского письма. Пишу в вагоне эшелона, рука дрожит», – так Тимофей начал свое письмо домой в конце первого дня призыва в армию. Он нашел его в бумагах матери после ее смерти вместе со своей первой фотографией в военной форме и похвальной грамотой от воинской части.

Много лет прошло с тех пор, а все это неожиданно предстало в памяти, словно было вчера. Сердце защемило от ощущения этих тревожных минут отторжения от привычно доброго и родного дома. И все связанное с ним, казавшееся раньше таким обыденным, уходило тогда в прошлое и невольно становилось защитой от надвигающегося чего-то неизведанного и неиспытанного.

«Едем на Север, попал во флот», – продолжает выводить его рука.

Поистине непосредственно и неискушенно сыновнее сердце, и не дано ему еще изведать с какой тревогой воспримет эти скудные строки родная мать…

Почувствовав вдруг этот миг живого дыхания уходящего детства, беспечного и раздольного, окутанного материнской любовью, он тяжело вздохнул и почти физически ощутил в душе острое жало безвозвратной потери.

«Прости, мама, и тысячу раз тебе спасибо за все».

Мелькающие за окнами прокуренного и обшарпанного временем вагона лесные пейзажи, широкие луга с редкими избами вдали, небольшие безлюдные поселки становились к вечеру все темнее и скоро стали отражаться за стеклом безликим сумраком и одинокими едва заметными огоньками.

Ребята, бравируя друг перед другом необычным для них чувством самостоятельности, были на самом деле напряжены и сильно утомлены от этого первого трудного дня службы. После непривычных проверок и построений каждый из них в одночасье был определен в стройбат, артиллерию или во флот. Ничего толком не осознавая об этих «поворотах судьбы» и не понимая по-настоящему происходящее, все много курили, объединялись в группы, возбужденно перебивая друг друга, громко говорили, обсуждая итоги прошедшего дня. Дурачились, шумели, посмеивались друг над другом, доставая спиртное из потаенных рюкзаков своих сверстников. Вопреки строгим запретам, выпрыгивали из вагона на стоянках и, не жалея денег, выпрашивали у местных жителей бутылку водки или самогона. Вагон был наполнен шумом военных и романтических песен под аккомпанемент плохо настроенной гитары.

Добытое спиртное становилось достоянием всей компании, а добытчик его – минутным героем. Удачно исполненная песня или смелая мальчишеская выходка мгновенно рождала нового кумира. Все это усиливало возбужденное состояние тех, кто не успел проявить себя, давая каждому простор для безудержной беспечности.

За этими шумными баталиями самовыражения внутреннее напряжение искало, но не находило расслабления. И от этого каждый по-своему в душе тяжело переживал этот нескончаемый день.

Лишь глубокой ночью, почти перед рассветом вагон затих, здоровый ребячий сон пересилил, наконец, все тревоги и переживания и вернул на время души мальчиков в их прежний, теперь уже уходящий мир детства. А колеса поезда продолжали стучать и стучать, унося их все дальше от родного дома.

Наутро вагон загалдел вновь, но уже по команде «подъем». «Гражданка» незримо уходила на второй план, как уходит безмятежное солнечное лето с наступлением первых осенних дней. Закончились и приготовленные материнской рукой домашние съестные запасы.

Если вчера никто не хотел обращать внимание на сухой паек, то сегодня волей-неволей впервые вынуждены были ощутить его казенный вкус.

Разговоры продолжались, но уже не с таким азартом, лица стали более задумчивы. Ребята больше смотрели в окно, а там продолжали сменяться картины бесконечных просторов широких лугов, разливов рек, лесных массивов, поблескивающих одинокими просеками и полянами.

Подолгу стояли на небольших станциях. Вчерашнее горячее желание выскакивать чуть ли не на ходу было уже не у многих, тем более, что старшие, сопровождающие призывников, умело и своевременно пресекали эти попытки. Дисциплина уверенно занимала должное место.

На следующее утро прибыли в приморский город. Серый и неуютный, он казался безликим из-за своих одинаково невзрачных невысоких домов. Вдалеке за городом просматривались черно-белые скалы и участки темно-синей морской глади. На улицах в основном военные люди в черных шинелях, идущие то строем, то в одиночку. Даже немногие гражданские, казалось, шли напряженно, по-военному. Автомобили, в большинстве грузовые, тоже, как по команде, монотонно двигались по серой дороге.

Строем, растянувшимся метров на пятьдесят, двинулись в город, долго шли молча, пересекая улицы, огибая дома и поворачивая в проулки. Смотреть вокруг не хотелось. Наконец, вошли в огороженное глухим забором здание, походившее на большой барак.

Некрасивое, как снаружи, так и внутренними помещениями, оно неожиданно по-отечески накормило и переодело их в новую военную форму. Во всем этом преображении было много казенного, хотя процесс переодевания внес некоторое оживление и интерес к своему новому положению.

После того, как ребята получили обмундирование, оделись в красивую морскую форму и стали вдруг похожи друг на друга, смех, улыбки и даже восторги не сходили с их лиц. Продолжая по-детски смеяться и дурачиться друг перед другом, они не отдавали себе отчет в том, что это был завершающий шаг к началу новой для них военной службы, надолго отодвинувший их от прошлого.

В руках каждого оказался вещмешок, туго набитый обмундированием, включая сезонное, зимнее и прочее дополнительное, поначалу с непонятным назначением.

На этом путь не закончился, к вечеру, часов в шесть, большая часть команды погрузилась на пассажирский теплоход, очень добротный, с просторными каютами, залами для отдыха, ресторанами. После казарменных помещений и общего вагона ребята, одетые в новую морскую форму, почувствовали себя увереннее и с интересом ждали начала движения теплохода. Отплытие было отмечено духовым маршем, что придавало торжественность всему происходящему. По судну все перемещались свободно, даже могли приобрести сигареты или вино в баре ресторана. Свобода несколько расслабляла, хотя внутренняя тревога оставалась. Шел уже третий день необычного пути, а пункт назначения по-прежнему был неизвестен.