Психология зла - Джулия Шоу

В то время как сексуальное влечение к детям — фактор риска для сексуальных преступлений против детей, еще большим фактором риска является система убеждений. В частности, на то, будет ли человек совершать насильственные действия сексуального характера по отношению к ребенку, указывают два когнитивных искажения.

По данным исследования Рут Манн и коллег (2005 год), в рамках которого изучали преступников, применивших сексуальное насилие к детям, первое искажение: «Секс с детьми не причиняет им вреда», а второе: «Дети активно провоцируют взрослых на секс с ними». Такие убеждения используются для оправдания сексуального насилия над детьми, и их могут придерживаться люди с первичным сексуальным интересом к детям и «преступники-оппортунисты». Преступники-оппортунисты — это люди, которых сексуально привлекают взрослые, но они пользуются преимуществом легкой доступности или незащищенности детей для совершения сексуального насилия, включая насилие в семье, церкви или других закрытых средах.

Это приводит нас к следующему пункту.

2. Люди, которые практикуют сексуальное насилие над детьми, обычно не незнакомцы.

Обобщая заблуждения о преступниках, практикующих сексуальное насилие над детьми, криминолог Келли Ричардс утверждает, что «хотя родители часто боятся, что на их детей нападут незнакомцы, документально подтверждено, что большинство насильников знали своих жертв».

Обзор научных статей показывает: в мире 18-20% женщин[195] и 7-8% мужчин сообщают, что подвергались сексуальному насилию до достижения 18 лет[196], и по данным проведенного среди детей опроса Национального общества предупреждения жестокого обращения с детьми, каждый двадцатый ребенок в Великобритании подвергался сексуальному насилию[197]. В числе преступников вероятнее всего оказывались знакомые с ребенком взрослые, включая родственников, соседей и друзей семьи. Чаще всего преступником, который насиловал и мальчиков, и девочек, становился мужчина, родственник, не отец жертвы.

3. Большинство людей, практикующих сексуальное насилие над детьми, не являлись жертвами сексуального насилия.

Убеждение, будто существует некий цикл сексуального насилия над детьми, принимается почти как догма. Предполагается, будто те, кто пережил сексуальное насилие в детском возрасте, либо впитали идею, что сексуальный контакт между детьми и взрослыми приемлем, либо страдают психологическими нарушениями, связанными с процессом принятия решений.

Однако тому существует мало эмпирических подтверждений[198]. Большинство тех, кого насиловали в детстве, не становятся преступниками (это особенно верно для преступниц), и большинство тех, кто сексуально домогается детей, не были жертвами сексуального насилия. Тем не менее люди, которые пережили в детстве сексуальное или физическое насилие, а также страдали от недостатка родительского внимания, имеют повышенную склонность к совершению преступлений и девиантному поведению, в том числе и сексуальному насилию[199]. Важно понимать связь между виктимизацией и превращением в преступника в этом контексте, но мы не должны ее преувеличивать.

4. Многие из тех, кто смотрит детскую порнографию в сети, никогда не применяют сексуальное насилие к детям в реальной жизни.

Значимое противозаконное действие, которое мы не обсуждали, — потребление детской порнографии. Поскольку выявление таких случаев и донесение о них крайне затруднено, часто невозможно узнать, к скольким материалам преступник имел доступ до и после осуждения. Это, в дополнение к недонесению со стороны жертв, усложняет изучение зависимости между потреблением детской порнографии и сексуальными преступлениями против детей. И все же, что мы знаем об этой связи?

В 2015 году исследовательница в сфере социальной безопасности Келли Бабчишин опубликовала метаанализ, направленный на изучение качеств онлайн- и офлайн-нарушителей, совершающих преступления сексуального характера против детей[200]. Каждый восьмой осужденный за распространение детской порнографии также имел зарегистрированный случай запретного контакта с ребенком, а при опросе о таком контакте сообщил почти каждый второй. Запретный контакт подразумевал встречу с ребенком и вовлечение его в любого рода сексуальное или сексуализированное поведение. Более того, как следует из данных о повторных судимостях, их меньше у людей, хранящих и распространяющих детскую порнографию, чем у преступников, совершающих насильственные действия сексуального характера по отношению к детям, хотя осужденные одновременно за распространение порно и запретный контакт чаще всего были склонны к рецидиву.

В целом статистика показывает, что «нарушители, чьи преступления ограничивались потреблением детской порнографии, отличались от тех, кто был осужден и за детскую порнографию, и за запретный контакт с ребенком, а также от тех, кто действовал только офлайн». Те, кого арестовали за детское порно, но кто не совершал запретного контакта, чаще испытывали эмпатию к жертве. Они были более склонны понимать и сочувствовать боли, которую бы они причинили, пойдя на запретный контакт с ребенком. По мнению авторов, эмпатию к жертве можно рассматривать как барьер, препятствующий сексуальным преступлениям.

Это важно. Хотя потребление детской порнографии — мощный показатель, что человек является педогебефилом (и скорее предсказывает наличие диагноза «педогебефилия», чем сексуальное злоупотребление детьми) [201], те, кто отличается высоким уровнем эмпатии к жертве, часто никогда не совершают преступных действий сексуального характера с детьми. Похоже, что способность сдерживать поведение и понимать потенциальных жертв, несмотря на сексуальное влечение, — самый важный фактор, который не дает педогебефилам становиться насильниками.