Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин

Через некоторое время они заметили, что хозяин трактира и его собеседник недружелюбно поглядывают в их сторону. Дело этим не ограничилось. Когда, расплатившись за чай, пришельцы остались сидеть за столом, по их адресу начали раздаваться нелестные замечания, а потом начались расспросы, более напоминающие допрос. Спрашивали, разумеется, «чьи» они, куда идут и «за каким случаем». Они назвались слесарями, работавшими на фабрике в Киржаче, где на самом деле никогда не были. На вопрос, а где у них инструмент, Аитов ответил, что на фабриках слесаря работают хозяйским инструментом.

– Они, должно, и вправду мастера, только по другой части, – сказал работник, обращаясь к хозяину. Он явно намекал, что это профессиональные воры.

Судя по всему, два безбородых и безусых парня, да еще оба черноволосые, более похожие на цыган, чем на жителей Центральной России, да еще в новеньких белых полушубках, каких, вероятно, в том уезде не носят, возбудили серьезные подозрения. Тем более говор и ответы невпопад. В России едва ли не в каждой губернии говорили на свой лад и «чужаков» быстро распознавали.

Ситуация становилась все более тяжелой. Теперь уже было бы небезопасно просто встать и уйти. Как поступить? А тут после переговоров вполголоса с хозяином неугомонный работник опять обратился уже прямо к Лукашевичу:

– Так ты, говоришь, был в Киржаче?

– Был…

– А сколько там церквей?

Пришлось отвечать наугад, что называется, с бацу:

– Пять!

Этот ответ взволновал и хозяина. А работник провозгласил с торжеством:

– Вот и видать, какие «мастера»!.. Одна там всего церковь, и никогда не было больше одной. Вы не то что в Киржаче, знать, и близко от него не были!

Он был очень разгорячен и готов был броситься в драку. Но хозяин, избегая серьезного столкновения, внушительным тоном посоветовал незваным гостям уходить сейчас «подобру-поздорову из трактира, пока до полиции дело не дошло».

– Ну и уйдем! – сказал Аитов с напускным спокойствием.

Они деловито забрали свои котомки и палки и, не торопясь, вышли из трактира. Неугомонный местный «следователь» напутствовал их словами: «От трудов праведных не наживешь палат каменных!» Вероятно, намекал на слишком новые полушубки у подозрительных пришельцев.

По дороге на вокзал Лукашевич захотел изорвать лист десятиверстной карты, которая в случае ареста и обыска могла послужить уликой против них. Ему казалось, что за ними сейчас же снарядят погоню. Однако ее не было.

Добрались до вокзала, сели в поезд и без происшествий добрались до Москвы. Несмотря на некоторые ошибки, они были довольны, что смогли провести разведку, и хотя в конце похода их приняли за воров, но все-таки не за переодетых студентов.

…Этот бесхитростный рассказ – свидетельство того, насколько был труден путь, который избрали народники. Слишком велика была поистине многовековая пропасть между образованными горожанами и крестьянами. Даже «баре», подобные князю Петру Кропоткину, воспитанные еще при крепостном праве, были лучше знакомы с бытом и нравом «простого народа», чем большинство студентов (не считая поначалу немногих разночинцев).

Высочайшие достижения великих русских писателей, ученых, композиторов, художников ХIХ века в значительной мере определялись тяжелым положением народных масс. Абсолютно честный, совестливый и подлинно благородный князь Петр Кропоткин, когда ему предложили должность секретаря Русского географического общества, ответил отказом. Он выбрал революционную деятельность. А ведь он зарекомендовал себя серьезным ученым, сделал крупные открытия и любил науку.

Кропоткин писал: «Кто испытал раз в жизни восторг научного творчества, тот никогда не забудет этого блаженного мгновения. Он будет жаждать повторения. Ему досадно будет, что подобное счастье выпадает на долю немногим, тогда как оно всем могло бы быть доступно в той или другой мере, если бы знания и досуг были достоянием всех». И дальше:

«Но какое право имел я на все эти высшие радости, когда вокруг меня гнетущая нищета и мучительная борьба за черствый кусок хлеба? Когда все, истраченное мною, чтобы жить в мире высоких душевных движений, неизбежно должно быть вырвано изо рта сеющих пшеницу для других и не имеющих достаточно черного хлеба для собственных детей?..

Все эти звонкие слова насчет прогресса, произносимые в то время, как сами делатели прогресса держатся в сторонке от народа, все эти громкие фразы – одни софизмы. Их придумали, чтобы отделаться от разъедающего противоречия».

Вот от этого гнетущего противоречия и стремились избавиться наиболее совестливые молодые интеллигенты-шестидесятники ХIХ века, ставшие народниками. Они были, конечно, наивными. Но ведь и доблестный рыцарь Дон Кихот был по-детски наивен. А разве нельзя упрекнуть в наивности Иисуса Христа, вышедшего с проповедью любви к тем, многие из которых позже кричали «распни Его!»…

Вновь надо повторить: почти все народники, народовольцы были молодыми, а то и юными людьми. Двигала ими в немалой степени сила эмоций. Сказывался максимализм, свойственный этому возрасту. Нельзя забывать и о том, что это были мужчины и женщины в расцвете лет. Отношения между ними складывались непростые и не только деловые.

Исповедовали они принцип отрешения от личных интересов во имя общественных. Признавали равенство женщин с мужчинами и всячески содействовали освобождению девушек от семейного «рабства» для продолжения учебы и самостоятельной жизни. Одним из способов освобождения было заключение фиктивного брака. Это была, можно сказать, тоже революционная акция, направленная против патриархальных порядков и закабаления женщин.

Об одном таком случае рассказал Сергей Синегуб. Он был студентом Технологического института; с 1871 года вошел в кружок чайковцев и вел пропаганду среди петербургских рабочих. Он согласился выполнить «партийное поручение»: заключить фиктивный брак с дочерью состоятельного сельского священника, отца Василия Соней Чемодановой. Через свою подругу она просила это устроить для того, чтобы вырваться из дома, продолжить образование, работать.

Синегубу следовало разыграть роль богатого жениха. Он был потомственным дворянином и сыном помещика, но оставался бедным студентом. Снаряжали его товарищи по кружку и подруги Сони. Его обеспечили деньгами и даже дали золотые дамские часы для подарка невесте. Согласно придуманной версии, он побывал в Вятке и познакомился случайно с Соней, которая там училась, они полюбили друг друга, и он обещал через год явиться к ее родителям и просить руки дочери.

Она уже однажды попыталась убежать из дома, но отец сумел вернуть ее. Чтобы усыпить его бдительность, она стала намекать, что у нее имеется жених. Родители хотели выдать ее за местного мирового судью, к ней неравнодушного.

Авантюра Синегуба могла провалиться быстро, ведь он и Соня не знали друг друга, ей даже не было известно, как его зовут. Ему пришлось выжидать некоторое время, пока не удалось передать ей письмо, где были сведения о нем и план их встречи в доме родителей.