Вне закона - Валерий Махов

Само появление в зале свободного и принципиального журналиста заставляло судей внимательнее относиться к делу и прислушиваться не только к аргументам прокуратуры, но и к доводам защиты. После чего в газете «Миллион», созданной на деньги Тумана, ему удалось под псевдонимом «Задунайский» напечатать небольшой материал о «ленинградском» деле. В статье он мягко и ненавязчиво успокаивал обывателя, аргументируя свою позицию тем, что если преступники и убивали друг друга, то это не более чем естественный отбор. Честным людям от этого только легче дышать стало. Да и вообще, нужно доказать, что они преступники, а то суд еще идет, а все уже кричат: «Преступники, преступники!..». «В правовом государстве, – писал никому не известный, но справедливый журналист Задунайский, – называть людей преступниками может только суд».

Вышедшая статья наделала много шума, и газету пришлось закрыть. Но даже эта маленькая статья принесла большую пользу… И когда в 92-м самого Тумана арестовали, первым, кого он встретил в «воронке», был Испанец. И он тут же доказал Игорю свою дружбу, ибо спас ему жизнь. Дело в том, что стояла страшная июньская жара. Игоря везли из ИВС в тюрьму. Машина спецназа объезжала все суды города и забирала осужденных и судимых зеков, чтобы отвезти в тюрьму. Увидев смертельно бледного Тумана, Испанец, узнав, что у Игоря сердечный приступ, обратился к начконвоя:

– Слышь, командир, тут у моего кента сердечный приступ. Так что давай без остановок, по зеленой, прямо на тюрьму!

– Ты что, Володя?! – взмолился лейтенант, – мне еще четыре суда объехать надо!

– Ты, наверно, не понял! Я сказал: быстро на тюрьму! Или я сейчас этот тазик набок уложу!

При этом по команде Испанца несколько зеков принялись сильно раскачивать кузов автозака. Машину стало кренить и бросать из стороны в сторону. Лейтенант, испугавшись, побледнел сильнее Тумана и громко заорал срывающимся бабьим фальцетом:

– Понял! Понял! На тюрьму, так на тюрьму. Сразу бы и сказал.

И автозак, включив форсаж, лихо домчал Тумана до тюремной больницы. Так Испанец спас Туману жизнь. А вот свою не сберег… Царство ему небесное.

Очнулся Бифштекс в подвале на душисто-вонючем тюфяке. Тюфяк был набит соломой. Она кололась и дурманила. В голове гудел и завывал бухенвальдский набат в исполнении Муслима Магомаева. Свет лампы бил в глаза неимоверно ярко. Как на допросе с пристрастием. Вася облизал пересохшим языком потрескавшиеся, словно чужие, губы и часто и слезливо заморгал.

– Очухался? – раздался откуда-то из преисподней голос царя тьмы.

Вася дернулся, вскочил на ноги, но голова закружилась, и его вырвало прямо на штаны.

– Ну вот, теперь будет штын от штанин, – снова прозвучал тот же противный голос.

– Где ты есть, гнида педикулезная?!

Резкий удар ноги сбоку в живот сбил Васю с ног, так что у него перехватило дыхание.

– Поприседай, пень обрыганный. И завязывай оскорбухами блевать. А то я тебя эту блевотину жрать заставлю.

Голос был спокойный и уверенный. Не самоуверенный, а уверенный на самом деле. Вася слишком хорошо знал разницу между тем и этим. Тень сбоку стала принимать реальные формы, и Вася вдруг сразу понял причину всех внезапно обрушившихся на него бед. Это был тот самый «карась», судьбу которого Вася должен был, как ему казалось, решить совсем недавно. Мужик подвинул стул к топчану, сел и негромко, но очень внятно стал объяснять расклад:

– Послушай меня внимательно, Вася. Я знаю, кто ты и чем промышляешь. Не скажу, что я в восторге от твоего ремесла, но я тебе не судья. Я сам не регент церковного хора. Зовут меня Игорь Тумановский, погремуха Туман. Хочу предложить тебе другую работу. Если интересно, давай перетрем, если нет, жопа об жопу – и кто дальше прыгнет.

Бифштекс понял, что человек, который смог его вырубить и притаранить в подвал, а потом без претензий и понтов, типа «моральный, оральный, анальный ущерб», просто отпустить – это человек серьезный и заслуживающий уважения и внимания.

– Говори, Туман, только лампу убери, я не Ильич, чтобы щуриться на свет.

– Да без проблем, Бифштекс, – сказал Туман и выстрелил в лампу.

Авторитеты города собирались нечасто. Но сегодня был именно тот день, когда нужно было подвести кое-какие итоги и решить, как жить дальше. Пять человек, очень не похожих друг на друга, сидели в банкетном зале ресторана «Бухара» и пили чай с травами. Всем было уже за сорок, а самому старшему, Юрию Владимировичу Дмитриеву по кличке Юра Крымский, пошел шестой десяток. Он был родом из Малого Маяка, что между Алуштой и Ялтой, и свою историческую родину любил и уважал. В молодости был мастером спорта международного класса по легкой атлетике и входил в сборную страны. Но один раз, прыгнув выше головы, преступил закон и сел в тюрьму. Сломал челюсть тренеру, который наживался на талонах и суточных полуголодных спортсменов. В те годы это воспринималось как бунт против системы. На зоне Дмитриев сломал еще одну прокозью челюсть, причем лицу, ставшему на путь исправления, и раскрутился на дополнительные три года. А дальше пошло-поехало. Сегодня он возглавлял центральную группировку, контролирующую сутенеров, наркодилеров и таксистов.

Бывший боксер Вова Мамонт руководил группой одного из рабочих районов города. Журавлевку и часть Салтовки представляли Саша Северный и Амир. Они получали с базаров, авторынка, автокидал, катал и других коммерсов. Сережа Баранов, в молодости с кулака убивший в драке мусоренка и отпыхтевший пятнадцать пасок одноразово, был лидером Прохладногорских.

– Ну что, господа делегаты первого в этом году криминального съезда укротителей малого и среднего бизнеса. Позвольте мне начать нашу неформальную встречу с минуты молчания в память о невинно убиенных коммерсах, которым бы еще жить да жить и пользу нашему общему делу приносить, – начал свою траурную речь Юра Крымский. – И эту минуту молчания каждый пусть использует не для вздохов и охов фальшивых, а для выводов и версий, кто это на грядках наших безобразничает? Кому это спокойно не живется? На таком же вот закрытом партсобрании гениальный секретарь Л. И. Брежнев, говоря со своими подельниками, сказал одну генеральную фразу: «Все, что завоевано народом, должно быть надежно защищено!» Какие же мы, к мониной маме, защитники отечества, если не можем защитить собственный бизнес?! Этак все коммерсы разбегутся с нашего «Титаника» к той же маме, а то и дальше!

– Ты, Юра, не нагнетай. Если есть кому и что предъявить – предъявляй. Если нет, то говори, что делать. Не у нас одних дела плохие. Те коммерсы, что под мусорской крышей ходили, тоже грустят и воют. Потери сейчас у всех большие, и не так барсеточников жалко, как наркомов. У меня вообще такое впечатление, что кто-то расчищает дорогу для собственного дела. И ему на наши планы и традиции насрать! Я, если честно, грешил на Мамонта. А теперь вижу, что это кто-то посерьезней.

– А че Мамонт? Как где-то мерин подорванный на чью-то грядку копыта поставит, так сразу Мамонт! Саша, если свинью или барана постоянно козлить, они рано или поздно заблеют, – ответил Северному Мамонт.