Вне закона - Валерий Махов

Нина ответила почти сразу. Они договорились пообедать в «Бухаре». Игорь отметил про себя, что вкус у Нины отменный. «Бухара» – это дорого и престижно.

Купив по дороге одну розу по цене целого английского газона, Игорь удобно устроился, утонув в мягких подушках и восточных запахах. Нина появилась в дверях ресторана в точно назначенное время. Игорь встал навстречу и, чуть склонив голову, преподнес ей цветок. Она улыбнулась, поднесла розу к лицу, то ли вдохнула в себя ее аромат, то ли поцеловала бутон. Игорь так и не понял, но ноги моментально стали чужими, и он повалился в подушки.

– Что, Игорек? Годы берут свое? Ноги уже не держат?

– Да, Нина Борисовна, тюрьма здоровья не прибавляет.

– А ты своими ходками, я смотрю, гордишься, как ветеран боевыми наградами.

– Да не то чтобы горжусь, но и не стыжусь. Это все-таки моя жизнь.

– Ну и что эта жизнь тебе дала? – удобно усаживаясь и беря меню, спросила Нина.

– Все, что дала, мое! – грубо, злясь почему-то на самого себя, ответил Игорь.

– Послушай, Тумановский, я тебя не ругаться в ресторан позвала, а обедать и радоваться жизни. Я и сама не президент Академии наук Украины, хотя кандидатская моя тянула на докторскую, а докторская – на Нобелевскую премию. И что, ты думаешь, оценили?! Черта бритого! А это моя жизнь. И в ней тоже есть и дети, и внуки, да и мужа я люблю не меньше, чем ты свободу. И вот сейчас, Игорь, мы подходим к сути нашей сегодняшней встречи. Скажи мне, только честно, чем ты сейчас занимаешься и доволен ли своей жизнью?!

– На бирже «туда и обратно» получаю пособие по беззаботице. А ты что, хочешь предложить мне работу? Для плейбоя я старый, для альфонса еще не родился, а для провизора малообразован.

– Ты, Игореша, почти угадал. Я хочу предложить тебе работу. Только давай сразу оговорим один момент. То, что я хочу тебе предложить, носит ярко выраженный криминальный окрас. Поэтому, если ты боишься криминала, разговор о работе закончится, так и не начавшись.

– Ты, Нина, на меня не дави. Давай сначала сделаем заказ, а то на нас уже подозрительно смотрят дехкане этого престижного аула.

Тумановский подозвал официантку, облаченную в одеяние наложницы большого гарема, и заказал плов и два шашлыка с лепешкой. Гюльчатай, получив заказ, просияла личиком и растворилась в облаке неподражаемых восточных ароматов.

– Итак, Нина, не интригуй. Если ты не заставишь меня добывать органы для имплантации у случайных доноров, то я согласен на все остальное.

– Не волнуйся, Туман, – как в школе, улыбнулась староста, – добывать почки из удивленно-беззащитных тел бомжей тебе не придется. Ешь плов и слушай не перебивая. Я сделала большое открытие. А поскольку Нобелевская премия в области химии присуждается не всем, я хочу получить ее денежный эквивалент с твоей помощью. Я придумала и готова поставить на конвейер «порошок счастья». Эта штука сильнее кокаина и опаснее амфетамина во много раз. Если тебя интересует данная тема, я готова обговорить подробности нашей дальнейшей совместной работы.

– Интересует! – поперхнувшись куском нежнейшей баранины, громко выдохнул Игорь.

Если театр начинается с вешалки, если порядок начинается с диктатуры, а диктатура с виселицы, то ад райотдела начинается с чистилища. То есть с дежурки. Дежурка – это начало и конец всего сущего. Здесь ты становишься либо тихим философом-созерцателем, либо буйным дегенератом. Дежурка сильных делает слабыми, а слабых превращает в ничтожеств. Человек, даже очень далекий от преступного мира, проведя одну ночь в дежурке, взрослеет, матереет, подгнивает и больше никогда уже не хочет вдыхать «аромат» потных, немытых тел сокамерников. Здесь даже утренняя отрыжка дежурного сержанта, вся сотканная из чесночно-лукового запаха, воровато перебивающего густой смрад паленой сивухи, кажется номерной Шанелью. Боже, какие узкие и неудобные лавки тянутся вдоль холодных и серых стен райотделовских камер! На них могут сидеть только неваляшки, а спать – йоги. А всю ночь слушать простуженный хрип рации: «”Волна”, “Волна”, я “Прибой” – прием»? А непрекращающиеся звонки телефонов? А новые сокамерники без шнурков и поясов, как без кожи и скальпов, появляющиеся в этой беспрерывной череде реальных кошмаров самой ужасной и длинной ночи в твоей жизни? Господи, пронеси чашу сию мимо невинных и дай испить ее до дна тем, кто этого заслужил.

Андрей старался без надобности в дежурку не заглядывать, но после того, как его включили в группу по поимке серийного маньяка, убивающего коммерсантов, он каждое утро брал в дежурке журнал происшествий и с замиранием сердца искал следы своего барсеточника. Сегодняшняя ночь прошла на удивление спокойно. Два бытовых трупа, одно изнасилование, два гоп-стопа и несколько бакланок.

Практически тихая украинская ночь. Гоголь умиленно курит, подумывая, наверное, о том, а не заказать ли на десерт вторую порцию «Мертвых душ»?

– Волков, ты что там, комиксы листаешь? – раздался утренний голос начальника отдела Зайцева.

Почему утренний? Потому что самый противный из всех утренних звуков. Ну, как примерно калоша об калошу.

– Никак нет. Если бы комиксы, я бы смеялся, – как можно миролюбивее ответил Андрей.

– Бегом марш в отдел. Сейчас доложишь о своих успехах, а затем вместе порадуемся и посмеемся, – ответил Зайцев.

Андрей вернул журнал дежурному, ускорился и по правому первому ряду, обойдя Зайцева, первым заскочил в дверь кабинета начальника отдела, дурным голосом заорав из дверей:

– Товарищи офицеры!

Сонные и злые опера вскочили с мест, молчаливо приветствуя начальника.

Дорога на танковый полигон имела очень скверную славу. Это было место постоянных разборок городских преступных группировок. По обе стороны дороги густела лесопосадка, в которой каждой весной, когда таял снег, находили «кровавые подснежники». Так местные опера называли конечный продукт криминальных разборок – трупы. Вот и сегодня «важняк» из прокуратуры Игорь Иванович Леонидовский, заканчивая осмотр поляны, усыпанной семью трупами, отчетливо понимал, что Ессентуки накрылись даже не медным, а деревянным тазом, в простонародье именуемым шайкой.

Все планы съездить в отпуск и попить живой лечебной воды, попринимать радоновые ванны, душ Шарко и серьезно позаниматься кустотерапией рухнули или в лучшем случае перенеслись на неопределенное время. Маньяк-барсеточник может передохнуть. Семь трупов в один присест переварить сможет не каждый начальник УВД и даже прокурор города.

Сладковато-приторный трупный запах смешался с угарным зловонием кадровых оргвыводов. Министра внутренних дел не зря любовно называли «Терминатор». Его выездные коллегии и методы воспитательной работы напоминали ковровые бомбардировки времен вьетнамской войны.

Как будто прочитав невеселые мысли «важняка», старший оперуполномоченный Волков произнес: