Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка - Стивен Бирмингем

Америка, «страна бесконечных обещаний», стала для Джозефа Селигмана священным объектом. Это была одна из немногих вещей, в отношении которых он позволял себе сентиментальность. В 1874 г. его третья старшая дочь, Софи, дала согласие на брак с Морицем Вальтером, сыном из другой известной немецкой еврейской семьи (I. D. Walter & Company — торговцы шерстью). В то время как готовилась вечеринка по случаю помолвки Софи, молодой судья Верховного суда Алабамы прибыл в Нью-Йорк из Монтгомери, чтобы попытаться получить у нью-йоркских банкиров кредит для своего штата. Он обратился к проюжному банку Lehmans, который, помимо брокерской деятельности по продаже хлопка, вскоре после окончания Гражданской войны взял на себя обязанности фискального агента Алабамы. Но Леманы ничем не смогли помочь, и судья уже собирался вернуться домой с пустыми руками, когда его друг предложил обратиться к Селигманам. С их репутацией ярых сторонников дела Союза они казались маловероятным источником информации, но судья был готов попробовать.

Джозеф Селигман принял его, выслушал его просьбу, а затем со свойственной ему формальностью сказал: «Не окажете ли вы мне и моей семье честь поужинать с нами сегодня вечером? Мы объявляем о помолвке нашей дочери. Возможно, на вечеринке мы сможем дать вам более определенный ответ по поводу кредита».

Вечеринка была большой, на ней присутствовали десятки Селигманов, Уолтеров, родственников и друзей. Звучали приветствия, тосты, речи. Затем выступил глава семьи Джозеф, который рассказал о наследии Софи, о Байерсдорфе, который он знал еще мальчиком, о своей первой поездке в Америку со ста долларами, зашитыми в штаны, о днях, проведенных в Мауч-Чанке, о своих приключениях на юге в качестве торговца. Пока озадаченный судья слушал, Джозеф начал длинный рассказ о молодом еврейском разносчике в Сельме, которого в результате несправедливого обвинения и религиозных предрассудков собирались приговорить к тюремному заключению, пока в его защиту не встал молодой сын судьи из Алабамы. «Этим бездомным разносчиком, — сказал Джозеф, — был я сам, а сын судьи — судья Верховного суда Алабамы, который сегодня присутствует за нашим столом». Повернувшись к южанину, он сказал: «Сэр, если вы заглянете ко мне в офис утром, мы с братьями с удовольствием предоставим вашему штату миллион долларов под 6% годовых».

«Это был именно тот грандиозный жест, — прокомментировал один из его сыновей, — который любил делать мой отец».

Но это было нечто большее. Семья, друзья, брак, бизнес — все это Джозеф воспринимал как ингредиенты, входящие в состав густой смеси. Помолвки, браки, рождение детей — все это обогащало смесь; в таких случаях почти всегда происходили денежные операции, которые только скрепляли элементы — чем больше денег, тем крепче связь.

Южанин чувствовал себя немного странно и неуместно на вечеринке «среди еврейской высшей буржуазии», как он писал позже. Для Джозефа это была часть его нового представления о себе. Он уже работал в советах директоров (например, «Кэти») с такими людьми, как Джордж К. Кларк и Август Бельмонт. Его фирма начала выступать в качестве спонсора многомиллионных проектов с Дж. П. Морганом, который становился крупной финансовой фигурой. С Феликсом Адлером он обсуждал создание Общества этической культуры, которое Джозеф считал не «обращением», а, возможно, американской заменой старосветского иудаизма. Обед в Белом доме или ужин с язычником, коммерческие банки, смех миссис Поттер Палмер, калифорнийские пшеничные поля, коровы по шестнадцать квартов в день и быстрорастущие вековые растения, желание иметь собственный дом, забота о миссис Линкольн, даже его суетливая деятельность с «железными дорогами», которые росли по американскому ландшафту даже быстрее, чем самые быстрорастущие вековые растения, — все это, по мнению Джозефа, складывалось в совершенно ассимилированного еврея в Америке.

16. АССИМИЛЯТОРЫ

Во время паники 1873 г. журнал Harper's Weekly опубликовал трехпанельную карикатуру, изображающую три типа людей, которые, как предполагается, были причастны к этой катастрофе. На первой панели, над надписью «Пропажа», сидел удрученный мелкий бизнесмен с головой в руках, задумчиво глядя на свой пустой стол. На второй — «Платежный кассир», вспотевший, в рукавах рубашки, судорожно выплачивающий горсти гринбеков в условиях народного бегства в коммерческие банки. В третьей, над словом «Gained», сидел частный банкир, положив руки на колени на свои толстые мешки с золотом. Хотя на витрине этого банка красовалось вымышленное название «Catch 'Im & Pluck 'Im, Bankers», замысел карикатуриста был очевиден сразу, так как злорадное бородатое лицо банкира имело ярко выраженный семитский оттенок.

Если кто-то из немецких банкиров-евреев и обратил внимание на это оскорбление, то никто из них не прокомментировал его.

Формальный антисемитизм основывается на некоторых специфических предпосылках: евреи выделяются из всех остальных людей как «нация», и к ним нельзя относиться как к согражданам; евреи с рождения непатриотичны по отношению к своей стране. В ней утверждается, что евреи организовали «международный заговор» с целью захвата мира с помощью таких причудливых мер, как «использование спиртных напитков для запудривания мозгов христианских лидеров». (В 1903 году эти обвинения были подкреплены публикацией тщательно выдуманного «документа» — «Протоколов сионских ученых старейшин»). Однако антисемитизм не всегда носит формальный характер и не всегда проявляется столь определенными симптомами. Часто это нечетко выраженная «неприязнь», основанная на недоверии или, если речь идет о богатых евреях, на зависти. Даже в Новой Англии, где евреи вызывали всеобщее восхищение, появились антисемиты, причем по весьма своеобразным причинам. Так, например, Джон Джей Чепмен в течение многих лет был, можно сказать, ярым просемитом. Он утверждал, что евреи представляют собой концентрацию всех человеческих добродетелей, и настаивал на том, что они умнее, храбрее, сильнее, добрее, набожнее и нравственнее всех остальных народов. Он считал их одним из величайших чудес света и сравнивал с Парфеноном и пирамидами. Затем г-н Чепмен отправился в Атлантик-Сити, где увидел еврейские семьи, загорающие на пляже. Открытие того, что евреи ничем не отличаются от других людей, настолько озлобило его, что он ополчился против них и осудил их как глупых, некритичных и «неполноценных».

В годы после Гражданской войны, когда такие люди, как Джозеф Селигман, преуспевали и совершали подвиги, о которых писали газеты, среди людей менее успешных неизбежно возникала определенная зависть. А среди более влиятельных людей возникали страх и растущая решимость держать таких людей, как Джозеф Селигман, «на своем месте». Джозеф теперь сотрудничал с Джоном Пирпонтом Морганом, любопытным и сварливым сыном эмигранта из Новой Англии, который занялся частным банковским делом и вернулся в Нью-Йорк в благоприятный момент, как раз перед началом войны. Если Селигманы пострадали от своей связи с Джеем Гулдом