Смерть по вызову - Андрей Троицкий

Удар оказался слишком слабым и не совсем точным.

– Лягаться? – заорал Десятников пронзительно тонким голосом и вместо того, чтобы ткнуть Егорова в незащищенную часть корпуса, сделал новый замах, чтобы ударить сильно и наверняка.

Но секундная заминка решила итог короткой схватки. Воронин, на протяжении всего разговора безмолвно подпиравший плечом дверной косяк, выхватил из-под брючного ремня пистолет с взведенным курком, снял его с предохранителя и, прижав локоть к бедру, дважды выстрелил навскидку, не целясь. Доцент вздернул к потолку руки, выронил нож и повалился сперва на стол, а потом на пол, увлекая за собой клеенку с посудой. Егоров, не успевший даже испугаться, вскочил на ноги, сделав шаг вперед, наклонился и заглянул в раскрытые глаза Десятникова, за мгновение густо налившиеся кровью.

– Ты его подстрелил, – сказал Егоров. – Черт, ты его подстрелил.

Двумя руками он схватился за плечо Десятникова, перевернул тело на живот и стал разглядывать черное отверстие точно посередине затылочной кости.

– Ну, черт побери, – Егоров опустился на корточки. – Откуда у него этот нож?

Воронин топтался над телом доцента и никак не мог решить, что делать в этой ситуации оправдываться или лучше смолчать.

– Надо было обыскать этого деятеля. Вот ведь чего удумал, – неожиданно для самого себя он пнул мертвого доцента ногой в бедро. – Машину сейчас подогнать или до утра подождет?

– Не знаю, – Егоров пожал плечами. – Голова идет кругом от недосыпу, а тут ещё этот труп. Ты, Илья, все испортил. Мы вместе все испортили. Никогда бы не подумал, что научный работник может всерьез замахнуться ножом на человека, век живи, век учись. А ты, стрелок, только что оставил ребенка без отца. Дите появится на свет, а родной отец уже в могиле. И ты ещё улыбаешься.

– Недавно в соседнем доме человека убили за то, что он заглядывал в замочные скважины соседних квартир. А в моем дворе человека пристрелили только за то, что он снял колпаки с чужой машины, а этот с ножом бросился. Сидите мирно, кофе пьете, за жизнь разговариваете и вдруг этот нож.

– Я так думаю, что это с твоей машины колпаки сняли. И в твою замочную скважину заглянули.

С раннего утра Егоров заперся в своем кабинете. Плохо выспавшийся и немного раздраженный, он послушал по радио последние известия, заварил растворимый кофе и снял целлофан с коробки шоколадных конфет. Он пробежал глазами заголовки вчерашней газеты, найдя нужный материал, стал читать. Так, вот абзац о бедолаге Розове-старшем. Так, жестоко избит в собственном подъезде, пострадавший доставлен в травматологическое отделение городской больницы номер… Врачи оценивают его состояние… Надо же, даже о состоянии его здоровья написали, словно больницу попал не торгаш, а фельдмаршал. «По данным, полученных редакцией из конфиденциальных источников, покушение на жизнь торгового работника было отнюдь не случайным. По мнению нашего источника, г-н Розов тесно связан с теневыми структурами. Сам пострадавший опасается за свою жизнь, полагая, что бандиты смогут довести свое дело до конца и в больнице. Что ж, торговля, как и прежде, остается криминогенной зоной, где человеческая жизнь всего лишь уцененный товар».

Эта газетенка сплошная глупость, чтиво для недоразвитых. А эту галиматью написал, – Егоров посмотрел на подпись под обзором событий, – написал некто Дмитрий Ларионов, надо запомнить. Егоров свернул газету и бросил её на подоконник. Да, информация не слишком умная, но не в этом соль. Главное Розов-младший, бухгалтер, теперь уж точно знает, какая неприятность случилась со старшим братом. У Розова-младшего, разумеется, есть своя версия происшествия, он никак не связывает этот неприятный инцидент с мафией, во всем винит себе, страдает из-за того, что подставил брата. Так должно быть по логике жизни, в конце концов, есть же у этого сукина сына сердце в груди. Как бы то ни было, теперь Розов-младший явится в больницу, никуда он не денется.

День ожидается спокойный, без сюрпризов. А начать его можно с прослушивания записанных на пленку разговоров Лены Романовой. Теперь, когда кончилась эта тягомотина с поисками папаши будущего ребенка, можно вздохнуть свободно, снять прослушивание. Но если девочка влипла в эту историю, не сегодня так завтра может влипнуть и в другую. Пусть аппаратура пока остается на месте.

Вытащив из ящика стола большой настольный диктофон, Егоров перемотал кассету на начало, нажал кнопку ускоренного воспроизведения. Из динамика раздался странный скрип, будто двигают по паркету тяжелую мебель, заиграла музыка. Ах, не ту кассету он запустил, вторую, а следовало начать с первой и слушать все в порядке очередности. Ладно, пусть крутится эта, какая, в конце концов, разница? А вот телефонный звонок Егоров нажал кнопку воспроизведения записи в нормальном режиме. А, старая знакомая Вероника Устинович.

* * *

– Ты сегодня в ликбезе не была? – голос Вероники казался взволнованным.

– Сама знаешь, чего спрашиваешь? – голос Лены, напротив, звучал устало, как-то тускло. – Я и вчера не приходила. А что, проверку устроили на первой паре?

– На его паре всегда проверки. Но я не из-за этого звоню. Тут одна ситуация, довольно странная.

– Что за ситуация? – Лена не выразила заинтересованности.

– Десятников пропал бесследно.

– Найдется. Этот не пропадет.

– Говорю же, пропал, с концами, – Видимо, Вероника удивилась безразличию Лены. – Дело вышло так, совершенно скандально. У нас второй парой сегодня семинар Десятникова. Мы собрались в аудитории, ждем его пять минут, десять. Ирка, его последняя любовь, аж вся извелась, извертелась вся, а я с ней рядом сидела. Ирка и говорит: профессора кислых щей нет, и примадонны нашей Лены Романовой тоже нет. Это наводит на размышления. Видно, вместе они науку постигают, рядышком и сильно увлеклись, перезанимались – и смеется.

– Ирка получит чем-нибудь тяжелым по башке, – пообещала Лена. – Хотя её хрупкую девичью головку даже утюгом не прошибешь.

– Это я так про Ирку, к слову, – Веронике не терпелось рассказать о главном. – Сдим мы так, сидим, и уже всем ясно, что пары не будет. И вот открывается дверь – и в аудитории сразу тихо становится. Входит женщина, вся из себя, одета-разодета. Входит в аудиторию и становится там, где обычно Десятников торчит, возле первого стола. Я смотрю, глаза у женщины заплаканные, красные и лицо отечное. Она спрашивает у Никифорова, как угадала, что именно он староста: «Олег Олегович у вас сегодня семинар ведет?» Никифоров кивает, а женщина снова спрашивает: «А вы не знаете, где он сейчас находится?» Все молчат, мы понимаем, что женщина делает что-то не то, и она это понимает. Всем как-то неловко за нее. А она стоит, словно хочет перед нами разрыдаться. Стоит и не уходит. Тишина в аудитории, все молчат, глаза отводят, всем неловко.

– Может, Десятников ей денег должен, а она уже кофточку в магазине отложила, а рассчитаться нечем.

– Ты скажешь, – Вероника шумно вздохнула. – Сразу видно, это для неё вопрос жизни и смерти. Это ведь жена Десятникова нарисовалась. Я первая все поняла, потому что видела её раньше, заметная женщина, яркая блондинка.