Три дочери Евы - Элиф Шафак

В Турции ее всегда поражали люди, которые, затвердив наизусть молитвы на арабском, повторяли их, не имея ни малейшего понятия об их смысле. Что до Пери, то она всегда любила слова – и турецкие, и английские. Она нянчила их в ладонях, как яйца, из которых вот-вот должны были вылупиться птенцы, и кожей ощущала биение крошечных сердечек. Она постигала их значение, очевидное и скрытое, она изучала их происхождение. Но для огромного числа верующих слова молитв были лишь священными звуками, которые можно произносить, не проникая в их суть, как повторяет звуки эхо. Всякий, пребывающий в лоне веры, обретал ответы, но отказывался задавать вопросы; победу одерживал тот, кто сдавался без боя.

В своем дневнике, посвященном Богу, Пери записала:

Верующие предпочитают ответы вопросам, ясность – сомнениям. То же самое можно сказать и про атеистов. Забавно, но, когда речь заходит о Боге, который не постижим человеческим разумом, редко кто отваживается сказать: «Я не знаю».

Оксфорд, 2000 год

Живя в Оксфорде, Пери регулярно звонила домой, выбирая время, когда трубку, скорее всего, возьмет отец, а не мать. Но сегодня ее расчеты не оправдались – на звонок ответила Сельма.

– Периким… – ласково выдохнула она, но быстро сменила тон. – Ты собираешься на свадьбу брата?

– Да, мама. Я же говорила, что непременно приеду.

– Она сущий ангел.

– Кто?

– Невеста, конечно. Кто же еще, вот глупая.

И Сельма принялась расписывать достоинства и добродетели будущей невестки с несколько преувеличенным пылом, что не ускользнуло от Пери.

– Хорошо, что в нашей семье появится свой ангел, – заметила Пери.

Она прекрасно уловила подтекст, который таился в славословиях матери. Так бывает, когда под красивой оберткой скрываются прогорклые конфеты. Будущая невестка была набожной, покорной и добросердечной, то есть обладала теми качествами, которых собственная дочь Сельмы никогда не имела.

– Ты чем-то расстроена? – спросила Сельма.

– Нет, что ты.

– Ты должна присутствовать на ночи хны, – сказала Сельма со вздохом.

В отличие от свадьбы, которую устраивает семья жениха, ночь хны обязана провести семья невесты.

– Мама, мы с тобой уже говорили об этом. Я смогу приехать только на свадьбу.

– Это невозможно. Люди нас осудят. Ты должна приехать раньше.

Пери закатила глаза. Ее всегда поражала способность матери мгновенно испортить ей настроение. Казалось, слова Сельмы проникают ей прямо в кровь, отравляя ее, подобно яду.

– Я не могу пропускать слишком много лекций, – твердо сказала Пери.

Разговор становился мучительным. Мать и дочь, не слушая возражений, упрекали друг друга в эгоизме. Повесив трубку, Пери еще долго с горечью вспоминала все, что было высказано и не высказано. Она чувствовала, что трещина в ее отношениях с матерью становится все шире и вряд ли когда-нибудь сможет затянуться.

* * *

В ту ночь она спала плохо и проснулась от судорожной головной боли, угрожавшей перерасти в приступ мигрени. Пошарив в ящиках комода, но не найдя никаких болеутоляющих таблеток, она принялась массировать виски, прижав к пульсирующему правому глазу холодную жестяную банку. Обычно это помогало. Потом она вернулась в постель, легла и свернулась калачиком. Она не надеялась быстро уснуть, но, неожиданно для самой себя, задремала.

Сад, где растут искривленные шишковатые деревья. В этом саду она совершенно одна, ветер играет с подолом ее платья. Она медленно идет по дорожке и видит ручей, за ним – огромный дуб. На одной из ветвей дуба висит корзинка, а в ней – младенец, половину его личика покрывает темное пятно. С ужасом она замечает, что дерево горит, языки пламени лижут ствол, поднимаясь все выше. Она пригоршнями черпает воду из ручья, пытаясь залить огонь. Воды становится все больше, она бурлит и пенится у самых ее ног. Оглянувшись, она видит, что на ветвях дерева уже нет корзинки с ребенком. Ручей, превратившийся в бурную реку, унес ее прочь. Она понимает, что сделала что-то ужасное, имеющее непоправимые последствия, и пронзительно кричит.

Откуда-то доносился стук, негромкий, но настойчивый. Сначала Пери казалось, что это часть ее сна. Потом она с трудом открыла глаза. Стук не прекращался.

– Это я, Ширин, – донеслось из-за двери. – Ты кричала как резаная. Напугала меня до смерти. Что случилось?

Пери села на кровати, растерянно моргая.

– Ничего, – ответила она.

Во рту у нее пересохло, язык был шершавым, как наждак. При мысли, что ее крики были слышны в комнате напротив, она ужаснулась.

– Я не уйду, пока своими глазами не увижу, что ты жива и здорова, – заявила Ширин.

Пери медленно встала, подошла к двери и открыла ее. Перед ней стояла Ширин в пижаме персикового цвета и такой же наглазной маске, которую она сдвинула на лоб. Глаза ее, без теней и туши, в обрамлении толстого слоя крема, казались меньше и темнее.

– Блин, ты верещала, как героиня фильма ужасов, – сообщила Ширин. – Как одна из тех идиоток, которые, увидев в своем подъезде маньяка, несутся вверх по лестнице, вместо того чтобы выскочить наружу и бежать сломя голову.

– Прости, что разбудила.

– Обо мне не волнуйся, – покачала головой Ширин, скрестив руки на высокой груди. – И часто тебе снятся кошмары?

– Иногда, – пробормотала Пери. Потупив голову, она смотрела на ковер. На нем обнаружилось пятно, которого раньше не было. – Это даже не кошмары. Так, всякие глупости.

– Знаешь, у нас в семье хватало психов, – заявила Ширин. – Я и сама, честно говоря, малость с приветом. И если у кого-то едет крыша, я сразу это замечаю.

– По-твоему, у меня едет крыша?

– Не то чтобы совсем, но визг, который я слышала, – тревожный симптом. А если у тебя проблемы с психикой, с ними нужно разбираться.

– Нет у меня никаких проблем с психикой!

– А-а-а! – страдальчески застонала Ширин, как раненное стрелой животное. – До чего меня бесит, когда люди обижаются на слово «психика». Уверена, скажи я, что у тебя геморроидные проблемы, тебя это ничуть бы не задело.

– Геморроидальные, – поправила Пери.

– Да не все ли равно! – усмехнулась Ширин, окинув взглядом стены, оклеенные разноцветными стикерами. – Надеюсь, тебе не придется употреблять это слово слишком часто, словарь ты ходячий!

– Послушай, Ширин, я очень тронута, что ты обо мне беспокоишься, но, честное слово, для этого нет никаких причин! – заявила Пери. Лицо ее казалось мертвенно-бледным в косом прямоугольнике лунного света, льющегося из окна. – Мне надо ехать домой, на свадьбу брата. Не хотелось бы пропускать лекции, но придется – семейные обязательства важнее. Из-за всего этого я немного расстроена, только и всего.