Татуировка наложницы - Лора Джо Роулэнд

Перед Сано открылся путь решения собственных проблем, сияющий, словно залитая солнцем тропа через темный лес. Попытка ограбления делает лейтенанта Кусиду главным подозреваемым. Из-за прежней лжи все его потуги оправдаться кажутся неубедительными. Если Сано обвинит Кусиду в убийстве, того наверняка осудят: большинство процессов заканчивалось вердиктом «виновен». Сано избежит политических осложнений, связанных с продолжением расследования, и позорной казни в случае его неудачи. А когда исчезнет главный источник конфликта между ним и Рэйко, они начнут свою семейную жизнь. Но Сано не собирался закрывать дело.

— Лейтенант Кусида, — сказал он, — я помещаю вас под домашний арест до тех пор, пока не завершится расследование убийства госпожи Харумэ. Тогда будет решена и ваша судьба. А пока вы останетесь в своем доме под охраной, и выйти оттуда вам разрешается только в случае пожара или землетрясения. — Это были обычные условия домашнего ареста, который заменял самураям тюремное заключение — своего рода сословная привилегия. — Сопроводите его в бантё, — обратился Сано к детективам. Это был район в западной части замка Эдо, где жили потомственные вассалы Токугавы.

Хирата ошеломленно посмотрел на Сано:

— Подождите, сёсакан-сама. Позвольте сначала переговорить с вами.

Они вышли в коридор, оставив детективов охранять Кусиду.

— Простите меня, но мне кажется, вы совершаете ошибку. Кусида виновен и лжет, чтобы отвести от себя подозрение. Он убил Харумэ из ревности, потому что у нее был любовник. Ему нужно предъявить обвинение и отправить в суд. Почему вы этого не делаете?

— А почему тебя привлекает простое решение на ранней стадии расследования? — вопросом на вопрос ответил Сано. — Это не похоже на тебя, Хирата-сан.

Хирата покраснел, но упрямо повторил:

— Я думаю, что именно он убил Харумэ.

Сано не стал разбираться в проблемах своего главного вассала.

— В деле Кусиды масса очевидных слабых мест. То, что он тайком пробрался в ее комнату, говорит о его душевной неуравновешенности, но не означает, что он виновен в убийстве. Это во-первых. А во-вторых, мы не должны отвергать все, что он говорит, из-за его прежней лжи. В-третьих, если мы поспешно закроем дело, настоящий убийца останется на свободе, а невиновного казнят. И тогда могут последовать другие убийства. — Сано рассказал Хирате о версии заговора, услышанной от судьи Уэды. — Если существует угроза сёгуну, мы должны выявить всех преступников, в противном случае под угрозой окажется клан Токугавы.

Хирата, соглашаясь с доводами, нехотя кивнул. Сано заглянул в дверь.

— Выполняйте, — сказал он детективам, потом снова обернулся к Хирате: — Кроме того, пока остаются вопросы к другим подозреваемым.

Несчастный вид Хираты встревожил Сано, но он не собирался бросать следствие по Мияги… и госпоже Ишитэру.

— Ваше превосходительство, ваша спутница на ночь, досточтимая госпожа Ишитэру, — стоя в дверях спальни сёгуна, объявила отосиёри, госпожа Шизуру. Трижды, как полагалось по обычаю, ударив в маленький гонг, она поклонилась и ушла.

Величественной поступью госпожа Ишитэру вошла в спальню, держа в руках большую книгу, обернутую в желтый шелк. На ней красовалось мужское кимоно в черную и коричневую полоску с набитыми ватой плечами — чтобы казались шире. Грудь под кимоно была забинтована полосками материи, лицо полностью отмыто от пудры, губы не накрашены, волосы собраны в строгую мужскую прическу. Будучи тринадцать лет в наложницах у Цунаёси Токугавы, она знала, как угодить его вкусам. Теперь, когда до отставки осталось всего три месяца, вся ее жизнь подчинялась одной цели: во что бы то ни стало забеременеть от сёгуна. Она должна использовать любую возможность, чтобы соблазнить его.

— А-а, моя милая Ишитэру! Добро пожаловать. — Цунаёси Токугава возлежал в специальном будуаре со встроенными лакированными шкафчиками с позолотой и великолепными татами на застеленном целым ворохом цветных одеял матрасе. На стенных панно был искусно запечатлен горный пейзаж. Украшенные цветами ширмы защищали от сквозняков и задерживали тепло, исходившее от утопленных в полу угольных жаровен. Напольная лампа отбрасывала на одетого в розово-лиловое домашнее кимоно и цилиндрическую черную шапку сёгуна пятно мягкого, располагающего к интиму света. Воздух насыщали лавандовые благовония. Они были одни, если не считать телохранителей за стеной и госпожи Шизуру, подслушивавшей у двери. И все же настроение сёгуна нельзя было назвать романтическим.

— Это был очень, э-э, беспокойный день, — сказал он. На его бледном лице разлилась усталость. — Принять так много решений! Да еще это ужасное убийство госпожи Харумэ. Я просто не знаю, что делать.

Вздохнув, сёгун решил поискать сочувствия у госпожи Ишитэру. Она села, отложила книгу и устроила его голову у себя на коленях. Токугава жаловался на свои беды, а она мурлыкала утешения:

— Не волнуйтесь, мой господин. Все будет хорошо.

Они походили на старую супружескую пару, где она была ему другом, матерью, нянькой и — не так часто — любовницей. Ишитэру гладила его лоб, под внешней безмятежностью скрывая нетерпение. В далеком храме зазвонил колокол, напоминая о безжалостном времени, торопящемся к пугающему ее тридцатилетию. Но Цунаёси Токугава должен выговориться, прежде чем они смогут приступить к ласкам. Пока монотонно звучал его скорбный голос, ее мысли унеслись в прошлое, в то по-настоящему счастливое для нее время…

Киото, тысячелетняя столица японских императоров, в центре которой стоит величественный, огражденный стеной императорский дворец. Семья Ишитэру была в двоюродном родстве с тогдашним императором и жила в особняке на территории дворца. Ишитэру выросла там в полной изоляции, но ее детство не было одиноким. Императорский двор насчитывал тысячи людей. Ишитэру играла с сестрами, кузинами и подругами. Но уже тогда идиллическую картину омрачали черные тени будущего.

Жалобы взрослых постоянно звучали у нее в ушах. Они сетовали на простую пищу, устаревшие фасоны одежды, отсутствие развлечений, нехватку слуг и недостатки управления. Ишитэру постепенно понимала причину их благородной нищеты и возмущения режимом Токугавы: бакуфу, опасаясь, что императорская семья попытается вернуть себе былую власть, выделяло ей нищенские средства, чтобы не дать возможности собрать войска и поднять мятеж. Но только став взрослой, Ишитэру осознала, насколько ее жизнь была взаимосвязана с политикой.

— Ах, Ишитэру! — Голос Цунаёси Токугавы вернул ее в настоящее. — Иногда я думаю, что ты единственный человек, который меня понимает.

Ишитэру увидела, что лицо сёгуна разгладилось. Наконец-то он готов к ночным утехам.

— Да, я понимаю вас, мой господин, — сказала она с обольстительной улыбкой. — И принесла вам подарок.

— Какой? — оживился сёгун.

Госпожа Ишитэру положила перед ним книгу.

— Это рождающая энергию книга, мой господин, — сборник сюнга, эротических офортов, — исполненный известным художником специально для вас.