Грешный - Шарлотта Физерстоун

— А что сделаете вы? — спросил граф, встречаясь с ней взглядом.

— Ничего. Я и не жду от вас ничего иного, кроме возмутительно низкого поведения. Думаю, ваша отвратительная манера говорить не может оскорбить меня больше, чем она уже это сделала. Я готова ко всему, к любой вашей выходке, милорд. Я лишь надеюсь, что моя подруга, невеста, тоже готова к этому.

— Давайте вместе будем на это надеяться, — проворчал граф. — Итак, позволите мне начать или предпочтете, чтобы я к вам присоединился? Как говорится, леди первые, я полагаю?

Все тело компаньонки напряглось, когда с уст лорда слетело это слово — «леди». Уоллингфорд сказал его не язвительным тоном, каким обычно сыпал свои возмутительные упреки, не привычно растягивая слова, но Джейн знала: это было завуалированное оскорбление. Она не была леди.

Внезапно столь неуместные сейчас боль и обида в который раз нахлынули на несчастную, и ей оставалось лишь презирать себя за эту уязвимость.

— Пожалуйста, сначала вы, — тихо прошептала Джейн.

Избегая снова встречаться с ней взглядом, Уоллингфорд отодвинулся и встал из–за стола, высоко подняв бокал шампанского.

— Тост для счастливой пары! — громко, торжественным тоном возвестил он.

Гости притихли и потянулись к своим бокалам, их пристальные взоры сосредоточились на фигуре Уоллингфорда и его харизматичном обаянии.

— Однажды я сказал Реберну, что истинная любовь напоминает призрак. Все только и твердят об этом чувстве, но мало кто его видел.

Первые же слова графа вызвали оживленное щебетание, и Джейн заметила, как несколько почтенных джентльменов из числа гостей понимающе закивали.

— Но Реберн, — продолжил Уоллингфорд, — стал счастливейшим из смертных, потому что он видел любовь. У него есть то, чего так страстно желают многие мужчины, то, что суждено обрести лишь избранным.

Джейн во все глаза смотрела на Уоллингфорда, стоявшего совсем рядом, и ее рот от изумления открывался все шире. И все это говорил Уоллингфорд? Или по дороге к церкви какая–нибудь озорная лесная фея посыпала ему на голову волшебной пыли, превратив бесчувственного негодяя в человека с совестью? С душой?

«Это же Мэтью!» — нашептывал Джейн нежный голос. Сейчас возлюбленный казался таким, каким был в моменты их страсти — когда думал, что рядом не она, а кто–то красивый и достойный его.

— Я всегда думал, что мужчины говорят о любви только для того, чтобы сделать свои чувственные потребности более приятными, а заодно и для того, чтобы заполучить хороший секс.

Над столом пронеслось хихиканье, раздались смешки, но гости в один миг успокоились, стоило голосу Уоллингфорда зазвучать в мягком, почти философском тоне.

— Теперь я знаю, что подобное мнение далеко не всегда верно. Я видел силу любви, ее власть, способную навеки связать двоих людей, предназначенных друг для друга. Ты заставил меня поверить в это, Реберн. — Уоллингфорд поприветствовал счастливую пару, еще выше подняв бокал с шампанским. — Я предлагаю выпить за лорда Реберна и его прекрасную невесту, виконтессу Реберн. За истинную любовь! — добавил он, сделав внушительный глоток из фужера. — Навечно!

— Навечно! — радостно подхватили гости.

— Навечно, — тихо повторила Джейн, внимательно изучая Уоллингфорда, медленно опустившегося на свой стул. Нет, сейчас рядом с ней сидел не тот наглец, который так грубо загонял ее в угол в кабинете! Это был Мэтью, мужчина, которого она так отчаянно хотела на протяжении всех этих недель.

Сама мысль о том, что человек, пробудивший ее женственность, находился в обличье самого отпетого мерзавца Лондона, смущала Джейн. Как же могло такое прекрасное, чувственное создание сочетаться с подобными грубостью и жестокостью?

— Ваша очередь, полагаю, — произнес граф, и уже знакомый сильный заряд тока сотряс тело Джейн. Дрожащими руками она потянулась к своей шелковой сумочке и вытащила оттуда маленький кусок тонкой веленевой бумаги.

— Позвольте мне, — предложил Уоллингфорд, поднимаясь и помогая отодвинуть стул Джейн так, чтобы ей было удобно стоять. Компаньонка заметила, что граф не вернулся на свой стул, а отошел в сторону и встал там, сцепив руки за спиной и пристально глядя на нее.

Осознав, что сейчас на нее смотрят все гости, Джейн неловко закашлялась и сдвинула очки на нос. Она боялась даже мельком взглянуть на впечатляющей длины стол, по обе стороны которого сидели элегантные пары.

Люди статуса. Люди денег. Люди, что–то представляющие собой.

Стоя совершенно одна и чувствуя, как глаза всех присутствующих обратились на нее, Джейн понимала: никогда еще она не выглядела столь неуместно, неподобающе обществу. Никогда еще Джейн не ощущала себя такой неудачницей, как теперь, на свадьбе подруги, в присутствии двадцати влиятельных богатых пар, и это осознание разрывало ее душу на мелкие кусочки.

Джейн чувствовала, как темный взор Уоллингфорда жег ей спину. Граф внимательно наблюдал за ней и, несомненно, чутко улавливал ее неловкость. Интересно, получал ли он удовольствие, замечая дискомфортное состояние Джейн? Может быть, он размышлял о том, как унылая маленькая мышка оказалась здесь, среди всех этих великолепно одетых женщин? Или просто смотрел, как пышная грудь леди Берроуз бесстыдно выпирает из корсета? Сравнивал ли он прекрасную, роскошную прическу графини и ее модный наряд с ярко–рыжими волосами бедной компаньонки, ее тусклым, заурядным платьем?

Ах, как же Джейн не соответствовала этому светскому обществу, какой же ничтожной она себя ощущала! Эмоции едва не выплескивались через край, и Джейн попыталась собрать в кулак всю свою волю, весь свой характер, все свои самоуверенность и внутреннюю силу, которыми она так гордилась. Мисс Рэнкин не заботилась о внешности и одежде — все это не определяло достоинство женщины, никак не относилось к нему. Только душевные качества, то, что находится внутри, определяет ценность человека.

Джейн поймала взгляд леди Блэквуд, которая ободрительно подмигнула ей уголком глаза. Это была по–настоящему материнская поддержка, которая в мгновение ока помогла Джейн унять сильное волнение и благополучно приступить к выполнению обязанностей подружки невесты. Сдержанно улыбаясь, она развернула бумагу, которая беспомощно затрепетала в ее руках. Беспокойство компаньонки снова стало очевидным, и чем больше она старалась унять нервную дрожь, тем сильнее бился в конвульсиях тоненький лист бумаги.

— Мне будет довольно сложно идти по стопам лорда Уоллингфорда, — начала Джейн, издав неловкий смешок, — потому что я не обладаю подобным красноречием. Мне не хватает того же магнетизма и хорошо подвешенного языка.

Последнюю фразу Джейн буквально промямлила, пытаясь отвесить неловкую шутку. До ушей выступающей долетели шепот и хихиканье женщин, и ее лицо тут же зарделось от смущения. «Продолжай же! — пронеслось в голове Джейн. — Нужно поторопиться, чтобы потом снова усесться за стол и поскорее забыть об этом унижении».

— Я произнесу не свои слова, это стихи Элизабет Барретт Браунинг. Они наиболее полно описывают то, что я сейчас чувствую. — Откашлявшись, Джейн поднесла бумагу к лицу и начала читать строки, которые набросала пару часов назад: