Фристайл. Сборник повестей - Татьяна Юрьевна Сергеева

консультации, а в храме консультирует прихожан бесплатно, с моего благословения, конечно. Договоритесь о встрече. Только не вздумай ему деньги предлагать — обидится.

Марина смущённо подняла на него глаза.

— Отец Михаил, мне очень надо поговорить с Вами.

— Что ж… давай поговорим. Пойдём, присядем на скамеечку.

Он первым сел на деревянную лакированную скамью у стены храма. Марина опустилась на краешек рядом.

— Мне так неудобно, отец Михаил… — Запинаясь, взволнованно сказала она. — Люди для меня столько сделали, а я…

— Что — «ты»?

Она ответила не сразу. Прерывисто вздохнув, произнесла медленно, старательно выговаривая слова, словно читая собственный приговор.

— Отец Михаил, я не могу… Я должна отказаться от этой квартиры.

Священник внимательно посмотрел на неё.

— Почему?

— Я не могу бросить Елену Ивановну! Ну, не могу — и всё! — Выпалила Марина на одном дыхании.

Отец Михаил надолго замолчал, так надолго, что она успела успокоиться.

— Ты хорошо подумала? — Наконец, спросил он.

— Да! Очень хорошо. Я понимаю, что могу опять остаться на улице. Но будь что будет. Когда мне было очень трудно, Господь послал мне Вас с матушкой и Елену Ивановну тоже. Я верю, что он меня не оставит, если опять будет тяжело. — Она помолчала. — А с юристом я обязательно встречусь. Цветов ему куплю, если он денег не берёт.

Отец Михаил кивнул головой.

— Ну, что же, девочка, если ты всё хорошенько продумала — я очень рад твоему решению.

Марина облегчённо улыбнулась. Хотя улыбка у неё получилась немного грустная.

— А что Елена Ивановна говорит?

— Она не знает. Я ей потом когда-нибудь скажу. Она будет себя виноватой считать, а мне этого совсем не надо… Спасибо Вам ещё раз за всё, отец Михаил. — Поднялась она с места. — Я побегу. Елену Ивановну кормить пора, она с утра ничего не ела.

Отец Михаил благословил её и остался сидеть на скамейке, раздумывая, правильно ли он сделал, согласившись с неожиданным Марининым решением? Может быть, надо было отговорить девочку от него? Не пожалеет ли?

И всё-таки он был за неё рад. Очень рад. Да поможет ей Господь!

На следующий день Марина купила большой букет махровых тюльпанов и отправилась в юридическую консультацию. Она давно так не волновалась. Само понятие «юрист» всегда приводило её в трепет, а здесь ещё надо было извиняться и благодарить: и то, и другое она делать совсем не умела.

Очередь на приём была довольно приличной. Марина с букетом оказалась под прицелом десятка глаз.

— Вы по записи? У Вас на какое время? — Спросил кто-то.

— Я на минуту. Мне только отдать цветы.

Едва распахнулась дверь кабинета, Марина нырнула за спину выходившего клиента.

Молодой человек, с ярко рыжей, гладко причёсанной шевелюрой, оторвался от бумаг и серьёзно взглянул на неё, вскинув такие же рыжие пушистые ресницы.

— Здравствуйте, Константин Игоревич, — окончательно смутившись, произнесла Марина. И протянула ему тюльпаны. — Это Вам.

— Мне? — Удивился он. — От кого?

— От меня. Я — Марина Найдёнова, выпускница детского дома.

— А… Вот оно что… Спасибо. Очень красивые. Мне отец Михаил сказал, что Вы отказались от квартиры.

— Так получилось. Простите, пожалуйста, я так виновата и перед Вами, и перед отцом Михаилом. Я очень Вам благодарна за хлопоты. Извините, что они оказались напрасными. Никто и никогда моими делами не занимался, а Вы… Но у меня такие обстоятельства… Я не могу… Извините меня, пожалуйста!

— Извиняться не надо. Решение Ваше очень серьёзное и… благородное. Я знаю. — Улыбнулся он. — Мне отец Михаил всё объяснил.

Марина вежливо попрощалась и побежала на дежурство. Юрист ей понравился. Симпатичный. Вежливый. А главное — всё правильно понявший. Но ведь у отца Михаила другого юрисконсульта просто не могло и быть!

В связи со своей занятостью Марина редко посещала храм, но после несколько раз замечала на службе и этого рыжего юриста. Один раз даже поздоровалась с ним. Он рассеянно ответил. Она так и не поняла, узнал он её или нет.

Со Старухой о квартире они больше не говорили. Но теперь подолгу разговаривали о каких-то пустяках. Марина рассказывала о том, как прошли занятия, удалось ли удачно сдать зачёт по фармакологии, о своих стычках на работе с бельевщицей, у которой просто невозможно выпросить чистую простынь, чтобы сменить её у лежачего больного…

Однажды Марина, вернувшись домой, обнаружила свою подопечную под горой старых пожелтевших фотографий. Они закрывали Елену Ивановну с ног до головы, были рассыпаны на постели и подушке. По всему полу вокруг кровати валялись клочки разорванных снимков.

— Елена Ивановна, Вы порвали свои фотографии? — Поразилась Марина.

— Я скоро умру, девочка. — Спокойно ответила Старуха. — Мои детские фотографии, мамины снимки в студенческие годы, и вся прочая сентиментальная дребедень никому не нужны. Ты сдала зачёт?

— Сдала.

— Приведи себя в порядок, поешь, а потом займёмся делом. Я потом поем, когда разберёмся с моим архивом.

Когда Марина вернулась в комнату, возле постели Елены Ивановны возвышалась целая гора обрывков старых пожелтевших фотографий.

— Принеси-ка пару больших пакетов, да собери в них этот мусор. А вот эти снимки с концертов фронтовой бригады, мы положим в папку. Она в секретере. Возьми её.

Марина достала новую папку, протянула Старухе. Та продолжила свою мысль.

— Видишь, этих фотографий совсем немного. Кто на фронте фотографировал? Военные корреспонденты, а мы, артисты, их редко интересовали. Не от нас зависел исход войны.

Марина с сожалением принялась складывать порванные фотографии в полиэтиленовые пакеты. Старуха с грустью наблюдала за ней.

— Я очень давно собиралась это сделать, да почему-то всё откладывала. Очень трудно, дорогая, возвращаться в счастливое прошлое из сегодняшнего жалкого бытия.

Они провозились до позднего вечера. Фотографии с фронтовых концертов Марину очень заинтересовали, она засыпала Старуху вопросами. Это были совершенно случайные снимки корреспондентов, оказавшихся на передовой во время выступления артистов, но почему-то они задевали, трогали своей наивностью и простотой. Елена Ивановна была признательна за этот внезапный интерес. Очень много лет её прошлое никого не волновало.

— В Молотове, — рассказывала Елена Ивановна, — теперь этому городу старинное название вернули — Пермь, а тогда он «Молотовым» назывался… Так вот. В Молотове в театре шли репертуарные спектакли, многие из нас были в них заняты. Но танцевать на сцене во время войны было очень тяжело. Особенно мужчинам- танцовщикам, они всё время рвались на фронт. И никто поэтому не отказывался от участия во фронтовой бригаде. Где мы только ни побывали за годы войны! И на Ленинградском, и на Волховском фронте, и на Сталинградском…

Она взяла в руки одну из фотографий. Показала Марине.

— Смотри, это Таня