Фристайл. Сборник повестей - Татьяна Юрьевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Марины вдруг подкосились ноги, и она опустилась на стул. Голова закружилась.
— Спасибо… — Прошептала она.
— Моей заслуги здесь мало. Ты в воскресенье работаешь?
— Нет.
— На литургию приходи. Исповедуешься, причастишься, а после я тебя с нашим Константином познакомлю, вот его и будешь благодарить. Он тебе скажет, когда и к кому со своими документами приходить.
В комнате воцарилось молчание. Отец Михаил вздохнул, переводя взгляд с Марины на Старуху.
Обе сидели с окаменевшими лицами, пряча глаза. Он понял, какую ошибку совершил, смутился, ругая себя. Не надо было сообщать эту новость сразу обеим. Надо было начать с Марины. Но что сделано, то сделано. Он заторопился на вечернюю службу и, виновато попрощавшись, исчез за дверью.
Марина защёлкнула за ним все замки, да так и осталась стоять у дверей, не решаясь вернуться в комнату.
— Ты чего прячешься? — Услышала она насмешливый голос. — Не бойся! Не съем я тебя, домовладелица…
Совсем растерявшись, Марина появилась на пороге комнаты.
— Ну… Чего молчишь-то? Рада небось?
— Конечно, рада, — Пожала плечами Марина. — Я ведь о своём доме перестала и мечтать.
— Ладно. Поздравляю тебя. Квартира — это, конечно, настоящий Пасхальный подарок. Но дом-то пока не сдан, а я что-то есть захотела. Давай-ка поедим вместе по этому счастливому случаю.
На дежурстве Марина летала по больнице, как на крыльях. Народу в отделении осталось немного: Пасха совпала с майскими праздниками, впереди было несколько выходных дней, и многих больных родственники забрали под расписку домой. Марина машинально выполняла свою обычную санитарскую работу, но с такой сияющей улыбкой, что буфетчица Варвара понимающе толкнула её в бок.
— Колись, Маринка! В кого влюбилась-то?
Марина только счастливо рассмеялась.
— Отстань!
В душе её бушевал восторг. Никогда в своей короткой детдомовской жизни она не была так счастлива! У неё будет собственное жильё! Своя квартира! Целая квартира! Она не будет ни от кого зависеть! Будет сама распоряжаться собственной жизнью…
Но… Что-то неприятное, отрезвляющее, рассудочное вертелось у неё в мозгу. Она отгоняла от себя это «что-то», не позволяла себе о нём думать, портить праздник. И пока это ей удавалось.
Поздним вечером она тащила по коридору отделения старый пылесос. Прорванный в нескольких местах гофрированный шланг был заклеен медицинским пластырем. Когда Марина, дребезжа своим агрегатом, проходила мимо одной из опустевших палат, дверь неожиданно открылась, и молодая женщина, появившаяся на пороге, поманила её рукой.
— Мариночка, помоги… Баба Рая целый день плачет. Никак успокоить не могу.
Марина поставила свой аппарат у стены и вошла в палату.
Бабу Раю прооперировали дней десять назад: поставили ей искусственный тазобедренный сустав. Операция прошла благополучно, и вполне адекватную старушку можно было бы выписать домой, но… Баба Рая была совершенно одинокой, позаботиться, побеспокоиться о ней, просто позвонить в социальные службы было некому. После операции надо было «расхаживаться», как говорят врачи, то есть двигаться, ходить по палате, по больничному коридору в сопровождении какого-нибудь помощника, которого у бабы Раи не было. Помогали старушке все: инструкторы по лечебной физкультуре, медсёстры, санитарки. Марина, освободившись от своих санитарских дел, не раз подолгу «разгуливала» по длинному больничному коридору старушку, которая к ней очень привязалась.
Сейчас баба Рая сидела на своей постели, спустив на пол ноги в тёплых шерстяных носках и плакала, периодически запивая слёзы жидким чаем из большой кружки, стоявшей на прикроватной тумбочке. Марина заметила рядом с кружкой одинокий банан и яблоко.
«Наверно, угостил кто-нибудь из больных», — мелькнула у неё мысль. А вслух спросила.
— И чего плачем?
Баба Рая махнула рукой на тумбочку, только и произнесла.
— Вот… — И зарыдала во весь голос.
— Что «вот»? — Не поняла Марина и вопросительно взглянула на соседку по палате, которая стояла за её спиной.
— Сегодня приходила эта… Ну, как её… Которой баба Рая квартиру отписала.
— Катерина… — Всхлипнула старушка. — Оставила это и ушла… Она мне клятву давала, что будет ухаживать за мной до самой смерти… Какое там ухаживать! Она ведь даже после операции ни разу не пришла, сегодня в первый раз появилась. Слава Богу вы все, добрые люди, меня на ноги поставили, расхаживаете меня, но ведь я третью неделю не мылась, чешусь вся, а она даже не спросила, чем мне помочь. Хвостом вильнула и убежала. А ведь я ей на свою квартиру дарственную оформила. И говорят, теперь ничего нельзя сделать, раз договор подписан.
— Да… — Кивнула её соседка. — Дамочка, конечно, та ещё…
— Давайте так, баба Рая… — Решительно прервала Марина бесконечный поток горьких слёз. — Плакать мы перестаём сейчас же. Я должна пропылесосить ковёр в ординаторской, если дежурный врач на месте, я спрошу, можно ли Вам мыться.
— Можно. Лечащий врач разрешил.
— Ну, и отлично. Как только освобожусь, я Вас искупаю. А вот насчёт Ваших юридических дел — тут я пас. Ничего не понимаю. У нас в больнице юрисконсульт есть, попросите своего врача, чтобы пригласил её к Вам в палату. Она тётенька добрая, обязательно что-нибудь посоветует.
Бабулька купалась с превеликим удовольствием: Марина теперь была крутым специалистом по части помывки старушек.
Но тут в ванную комнату неожиданно заглянул заведующий реанимацией Пётр Васильевич. Марина видела его всегда только мельком, когда случалось на дежурствах перевозить затяжелевших больных из своего отделения в реанимацию или, наоборот, забирать кого-нибудь к себе в травматологию.
— Здравствуй, Марина. — Приветливо сказал доктор.
— Здравствуйте, Пётр Васильевич…
— Ты вот что, девочка… Когда освободишься, спустись в реанимацию, мне с тобой поговорить надо.
И ушёл, аккуратно прикрыв за собой дверь ванной.
Укутав старушку чистой простынёй, Марина осторожно вытерла её, надела на худенькое тельце ночнушку и халат, а в палате уложила в чистую постель, которую подготовила перед купанием. Баба Рая совсем успокоилась, блаженно вытянулась под тощим больничным одеялом.
— Спасибо, девочка. Чтобы мы без вас тут делали? Ты возьми эти фрукты, я всё равно их есть не буду — противно…
— А мне не противно, что ли? Я этот народец по себе знаю. — Хмыкнула Марина и пошла в реанимацию.
Она совсем растерялась, не зная, что и думать. О Пётре Васильевиче в больнице говорили, что он — доктор «от Бога». Больше о нём она ничего не знала. И даже представить не могла, зачем ему вдруг понадобилась.
Он увидел её через раскрытую дверь своего кабинета.
— Заходи.
Марина