Дела и ужасы Жени Осинкиной - Мариэтта Чудакова

— Вы оттуда? — спросил он наконец и неопределенно махнул рукой в сторону дороги. — А как вас пропустили-то — без комбинезонов?

— Каких еще комбинезонов?

— Ну… засситных…

— От чего защищаться-то, генерал? — серьезно спросил Леша, вглядываясь в мальчика.

— Дак там жа спидом все заражоно!

— Где — там?

— Дак везде! Только Москву засси… защи… засситили… Там чисто… Потому выходить отседа никуда нельзя. В Москву только можно — на самолете…

Он вздохнул. И слушавшим его стало ясно, что вздыхает мальчик о своей давней и несбыточной мечте — билете на самолет в Москву.

Том отметил про себя, что мальчик, как и старушка, говорил «дак» (она, правда, еще говорила «дык») вместо «так». Еще ему почему-то понравилось, как мальчишка сказал «заражо́но» вместо «заражено». В смысл же сказанного Том вдуматься еще не успел.

— Так, — сказал Леша и посмотрел на часового. У того лицо давно приобрело окаменелый вид — точь-в-точь как у тех, кто стоит на посту у Могилы Неизвестного солдата.

— Ой! — вскрикнула вдруг Женя, впервые за все время подавшая голос. — Цветочки какие красивые!

И показала рукой — за огородами мальчикова домишки виднелось алое поле.

— Так, — повторил Леша, глянув на поле, — почему-то уже грозным тоном. — Веди, служивый, показывай цветочки.

Часовой двинулся вперед, по-прежнему, как робот, переставляя негнущиеся ноги, и все потянулись за ним. Мальчик, забыв про СПИД, вышел за калитку к пришельцам и пошлепал за ними босыми ногами, завороженно таращась то на одного, то на другого.

Пришельцам было еще невдомек, что он впервые в жизни увидел не местных.

Вскоре их взгляду открылось большое маковое поле. Покачивая крупными головками, маки нежно алели сплошным ковром. Однако, приглядевшись, легко было различить рядки.

Мак не был дикорастущим. Кто-то посадил его правильными рядами, полол и поливал.

Леша шагнул к ближайшему рядку и увидел то, что ожидал. Стебли были надрезаны, по ним стекал белый сок.

Медленно, как в кино, Леша повернулся всем туловом к часовому и заговорил очень тихим голосом. Но почему-то от звука его голоса у ни в чем не повинного и не робкого Тома душа ушла куда-то в пятки. И ему вдруг захотелось в тот же миг убежать и спрятаться подальше.

— И кто же тут сбытом наркоты занимается? Ты, что ли?

— Не я, — впервые за долгое время заговорил часовой. И голос его странно выдавливался из горла, будто часового душил кто-то во время разговора. — Не я, а сам…

Голос осип и совсем пропал.

— И где этот сам? — грозно, уже возвысив голос, спросил Леша.

Женя, ничего совершенно не понимая, переводила взгляд с одного на другого. Саня же весь подобрался, и показалось на миг, что на плече его повис невидимый Калашников.

— Скоро подъехать должен из города…

— Когда — скоро?

— Через сорок минут подъедет точно.

— Охрана у него большая? — отрывисто продолжал допрос Леша.

— Не-а. Один только. Но… как сказать? Многих стоит.

— Чего? Ты толком говори! — Леша повысил голос.

— Здесь тебе тоже не учащиеся музыкальной школы собрались, — ввернул свое слово Саня. — Ты, сержант, нас не пугай, а то у меня уже штаны… — тут Саня взглянул на Женю и осекся. — Кто такой, охранник-то этот гребаный?

Саня опять покосился на Женю, но посчитал, что слово он выбрал цензурное (хотя охранник заслуживал совсем другого), и этого достаточно.

— Чего пугать, — бормотал часовой, а сам был бледен и затравленно озирался. — Уходить вам надо, братцы, вот что. И вас, и меня положат. Отморозок он… Два раза сидел. Говорят, в 95-м под вышку шел — она еще была тогда, — да другого подставил. К нам сюда недавно пришел. Хвастался, что зимой девушку какую-то убил — по заказу, за большие деньги. Где-то под Курганом, что ли.

Тут Женя широко открыла свои круглые глаза, а Том рот приоткрыл от внимания.

— А хозяин, — продолжал часовой, с трудом ворочая будто присыхающим к гортани языком, — тоже не хужее. Ему сам черт не брат… И в городе у него все схвачено. Он такими объемами наркоты ворочает, что его никто не тронет — ни милиция, ни прокурор. Он всех прикормил, весь город. Ничего с ним никто не сделает. Говорю — уходить вам надо. Вон дети с вами, — он кивнул на вылезшего из машины и протирающего глаза Мячика, который после непомерно долгого сна вообще мог сойти за дошкольника, — они и их не пожалеют…

— А что, сержант, — сурово заговорил Леша, — ты им поможешь, что ли, однополчан кончать?

— Да что — «поможешь»! — выкрикнул вдруг часовой. — У нас с вами один Калашников на троих!

— «У нас с вами» — это другой разговор, — удовлетворенно подытожил Леша. — А у них что — много оружия с собой?

— Ну наркоту же возят — сами понимаете! — неизвестно почему оживившись и даже размахивая руками, повествовал часовой. — Два Калашникова у них с собой и Макаровых штуки три. И боекомплектов полмашины.

— А какая машина-то?

— Джип бронированный — как у инкассаторов. «Форд».

— За рулем у них кто?

— Сам же и за рулем. Никому не доверяет. А этот справа сидит…

— Как его зовут-то, который справа?

— Имя-фамилию не знаю, а так — Харон.

— Харон? — удивился Саня. — Что это за кликуха такая? Никогда не слышал. На блатную не похожа.

— Оружие на коленях? — отрывисто осведомился Леша.

— Ну да. Калаш всегда при нем. На въезде-то он его в ноги кладет, тут они опасности не ждут никакой — старики, женщины да дети… Три парня были, начали рыпаться, так Харон их в лес увел — и с концами…

— Как это — увел? А чего они пошли-то — их же трое, говоришь, было?

— Так по одному уводил, — неохотно ответил Часовой.

— Понятно… Другие думали — их не тронет, верно?

— Верно… У двоих дети были. За детей боялись.

— А где дети-то их?

— Здесь и живут.

— Так что они тут — рабство, что ли, ввели?

— Можно и так назвать…

— И сколько ж здесь рабов этих проживает?

— Да человек сорок. И детей штук десять. Не учатся — только на грядках. И всем еще велят мак жевать. Они и ходят вполпьяна, только лыбятся. Собирают сок этот, тут же и обрабатывают… Хозяин с Хароном в город наркоту везут, а из города — продукты, одежду… Ну, пасту зубную, мыло стиральное…