Марсель Пруст - Галина Субботина

Одновременно с публикацией «Библии Амьена» Пруст заключил второй контракт с «Меркюр де Франс» на перевод следующего произведения англичанина — его книги «Сезам и лилии». Контракт имел более выгодные для Пруста условия, поскольку публикация производилась не за его счет, к тому же он должен был получать около 15 процентов с каждой проданной книги начиная с пятисотого проданного экземпляра. Для своего нового проекта он изменил и методику работы — теперь первый перевод готовился не Жанной Пруст, а сразу же Марией Нордлинджер. Именно этот текст правился Прустом. Перевод в целом продвигался намного быстрее, чем в первый раз, Пруст чувствовал себя гораздо увереннее, поскольку он уже освоил и стиль, и основные произведения Рёскина, он более не нуждается в паломничествах к описываемым философом достопримечательностям. Пруст гораздо больше сосредоточивался на максимально точной передаче мыслей и стиля английского автора. В его переписке с Марией Нордлинджер упоминается внимательная работа над словом, многочисленные переделки и исправления ошибок. Он, как и прежде, постоянно обращался за советом и к самой Марии, и к другим знатокам английского языка. Именно это стремление как можно более точно передать английский текст, оставаясь, однако, в рамках тех возможностей, которые предлагает французский язык, будет отмечено во многих критических отзывах на этот перевод Рёскина.

Книга, выбранная Прустом, состоит из двух частей, слабо связанных друг с другом: первая часть — «Сокровища царей» — посвящена чтению, вторая часть — «Сады цариц» — отдана рассуждениям по поводу женского образования. Эту вторую часть зимой 1905 года Пруст начал даже переводить самостоятельно, без помощи Марии, которая задержалась во время своей поездки в Америку, увлеченная американским коллекционером картин Уистлера миллионером Фриером. Часть коллекции американца, кстати, будет выставлена в Париже в 1905 году, и Пруст посетит выставку. Однако Мария успела вернуться в Париж до окончания срока контракта, и они с Марселем завершили работу вместе весной 1905 года. Учитывая важность вклада Марии в перевод, Пруст предложил ей, чтобы ее имя было упомянуто в издании, но она отказалась, как и от посвящения, предложенного писателем. Рукопись была передана в редакцию в июне 1905 года, книга увидела свет в 1906 году.

Какова роль этого перевода в творческой жизни Пруста? Сам текст Рёскина, очевидно, не имеет большой значимости, поскольку не входит в число центральных произведений английского автора. Марсель даже, несколько преувеличивая, называет его «худшим произведением Рёскина». Если первая часть, посвященная чтению, еще содержит мысли, привлекательные для Пруста, то вторая, отданная размышлениям на тему об образовании для женщин, явно не входит в круг фундаментальных для него проблем. Тем не менее важность этого текста и особенно предисловия к нему в творческой эволюции Пруста трудно переоценить.

Перевод Рёскина имел, как уже отмечалось, психологическое значение для писателя: следуя за признанным мэтром мысли, он постепенно приобретал уверенность в себе. Оставаясь в тени философа, Пруст долго — в течение шести лет — набирался сил. Однако он все яснее ощущал в себе моральное требование более не прятаться за спиной учителя, а идти своей дорогой. В этой связи отказ Пруста от предложения, полученного им от итальянского издательства на перевод еще одной, третьей, книги Рёскина, представляется совершенно логичным: продолжать делать переводы — это значит оставить в стороне собственное самостоятельное творчество.

Именно этот процесс эмансипации, как представляется, является центральной темой предисловия к переводу «Сезама и лилий», написанного Прустом и опубликованного им в журнале «Ренессанс латин» 15 июня 1905 года. Работа над предисловием становится периодом перелома в творческом развитии Пруста. В небольшом тексте отражен не только уже упомянутый духовный переворот, связанный со взрослением, с осознанием готовности к самостоятельному творчеству, но и переворот стилистический: Пруст находит наконец свою длинную, полную мыслей и образов фразу. Кроме того, он использует повествование от первого лица, с акцентом на субъективном содержании, с опорой на собственные воспоминания. В текст входит тот автобиографизм, который станет одной из характерных особенностей романа «В поисках утраченного времени».

Предисловие начинается с совершенно прустовской вводной части, представляющей собой описание того, как писатель еще ребенком проводил время за чтением. В этом рассказе можно в сжатом виде найти картины французской провинциальной жизни в городке Комбре из романа «В поисках утраченного времени», поскольку тема чтения притягивает к себе целую группу других воспоминаний, позволяет передать атмосферу летнего отдыха в провинции, описать дом, обеды, сад, прислугу, родных и т. д. То есть воспоминания приводятся Прустом целым комплексом, одно из них влечет за собой другое: в результате читатель переживает погружение в прошлое. Этот комплекс связанных между собой ощущений, затопляющих настоящее, уже во многом напоминает то, как будет описано непроизвольное воспоминание в «Поисках утраченного времени»

За вводной частью начинается теоретическая, которая по сути представляет собой полемику с Рёскином и формулирует собственную позицию Пруста по отношению к творчеству. Писатель анализирует подход Рёскина и отмечает, что английский философ вслед за Декартом представляет себе чтение как форму общения с мудрецами из прошлого, которые передают читателю свои знания. Однако, по мнению Пруста, сам по себе процесс чтения составляет лишь фундамент духовной деятельности. Согласно Прусту идеи Рёскина могут создать иллюзию того, что истины о реальности находятся в некотором роде вне самого человека, не связаны с его собственными интеллектуальными усилиями, а также с его собственным духовным опытом. Тогда как поиски истин, считает писатель, должны проводиться не через выход вовне, но через погружение вовнутрь, через исследование собственных впечатлений, своих ощущений, своего жизненного пути.

Вводная часть статьи, представляющая собой погружение в детский опыт чтения, является именно такой попыткой освоения собственных, субъективных впечатлений, попыткой, инициированной Рёскином, но не равной тому, что делает английский философ. Эта субъективация, произведенная Прустом по отношению к творчеству, является продолжением той тенденции, которая уже была нами описана при анализе описания поездки Пруста в Амьен. История собственного освоения собора по следам Рёскина трансформируется во введении к «Сезаму и лилиям» в отдельное, параллельное тексту Рёскина произведение автобиографического характера.

Новизна подхода Пруста вызвала большой интерес критики. Предисловие Пруста привлекло внимание нескольких авторов, которые практически все дали положительный отзыв о статье Пруста. Одному из них предисловие даже показалось настолько самостоятельным текстом, что он посчитал, что Пруст использовал «Сезам и лилии» только как претекст для его публикации. Жан Боннерон и Андре Бонье сравнивали стиль Пруста в предисловии со стилем Монтеня. Это сравнение, действительно удачное, подчеркивает важность субъективного начала в тексте, а также внимание к собственной личности, индивидуальности, характерное для двух писателей.