Шантаж от Версаче - Татьяна Гармаш-Роффе

– Это зависит от заказа, – охотно откликнулся временный директор. – Можем сделать кампанию в прессе, уличную стендовую рекламу…

– Ля пресс? – откликнулся на знакомое слово Реми. – Пресса – это любопытно, у нас тут завелось много знакомых журналистов… Спроси его, Кис.

– В прессе вы что-нибудь делали по рекламе Версаче? – посмотрел Кис на вновь струсившего директора.

– Нет.

– Послушайте, Анатолий Николаевич, – Кис придвинулся к нему поближе и доверительно заглядывал в глаза, – может, вы просто забыли? Может, вы посмотрите ваши деловые бумаги?

– Я лично, – вдруг гордо выпрямился Анатолий Николаевич, и его полные щеки порозовели, – лично занимаюсь учетом всех наших заказов! И заверяю вас, что знаю их наизусть!

– Ну что ж… – Кис поднялся. – Спасибо и на том. Можно от вас позвонить?

«Ваня? – говорил он в трубку, кося одним глазом на «свинину». – Пойди-ка, милок, в библиотеку и посмотри, что было в прессе по поводу Версаче за… примерно последние два года».

Разработки Тимура по рекламе как раз покрывали этот период.

«Да-да, где-то как раз после его убийства. Как только будут результаты, звони на мой мобильный».

Анатолий Николаевич ерзал на стуле и смотрел на детективов преданными честными глазами. Киса от него уже тошнило, но нужно было сделать еще один звонок – Андрею Зубкову.

Однако его домашний телефон не отвечал. Кис набрал рабочий номер Зубкова, указанный на переливчатой визитке, но там нежный девичий голосок сообщил, что Андрей Палыч на совещании и освободится не ранее пяти…

На дачу! – решили дружно детективы и покинули Анатолия Николаевича, к его заметному облегчению, которое он неумело пытался скрыть, суетясь у дверей и суя сыщикам на прощание свою потную мягкую ладошку.

Реми поразил резкий контраст между неухоженностью раскисших от осеннего дождя дорог поселка, неприглядностью газонов (если таким словом можно было назвать полосы стихийно разросшегося бурьяна, тянувшиеся по обочинам слякотной проезжей части) и добротными и дорогими, хотя и безвкусными по большей части домами, видневшимися за заборами. «Дачей» Тимура оказались хоромы, которые они заметили еще издали, при въезде в поселок. Это был огромный трехэтажный дом из красного кирпича, увенчанный двумя башенками с острыми жестяными крышами. Обнесенные высокой кирпичной стеной, по верху которой сидели вдобавок железные прутья-пики, выкрашенные в зеленый цвет, хоромы были похожи на небольшую крепость. Сплошные зеленые ворота были глухими. Площадка перед ними была усыпана мелким гравием. Возле них висело переговорное устройство.

Кис нажал кнопку и минут десять объяснял мужскому нелюбезному голосу, кто они такие и зачем явились. Наконец створки ворот разъехались и детективы ступили во двор.

Прямо у ворот была будочка, из которой навстречу им вышел неприветливый белокурый парень лет двадцати шести. Его старая рабочая куртка не скрывала фигуры атлета, а хмурое лицо не оставляло сомнений, что парень этот чертовски красив.

Справа и слева от ворот были разбиты две большие клумбы с увядающими, подмороженными астрами и хризантемами, в центре двумя полукружьями пологих лестниц спускалось крыльцо. На крыльце стояла девушка. Кажется, очень миловидная.

Детективы остановились посередине, ожидая, кто к ним подойдет. Подошли оба – парень и девушка.

Девушка действительно оказалась миловидной: прямые русые волосы до плеч, светло-серые кошачьи глаза… Или, пожалуй, непроницаемые эмалевые глаза фарфоровой кошечки. Личико, немного треугольное, сужавшееся к острому подбородку, было отмечено капризным ртом «сердечком»… Что-то в ней было от Хилари Клинтон, супруги американского президента, только эта была миловидней, моложе и кокетливей. Но вот треугольное личико действительно напоминало Хилари. И эти глаза фарфоровой кошечки. Или скорее их выражение.

Молодые люди смотрели на детективов настороженно и недоброжелательно. Кис заторопился задать тон деловой и дружелюбный:

– Алексей Кисанов. – Он протянул парню удостоверение, затем руку для пожатия, на что тот неохотно ответил. – Реми Деллье, мой друг и коллега. И француз.

– Павел, – обронил парень. И, подумав, добавил: – Самойленко. А зачем тут француз?

– Мы вместе ведем расследование… А вас как звать? – повернулся Кис к девушке.

– Варя, – томно махнула прямыми ресницами она. – Варвара.

– Она тоже Самойленко, – добавил Павел. – Жена моя. Пошли в дом.

Кис задавал вопросы, на которые эти молодые хранители Тимурова дома отвечали крайне сухо и кратко. Каждое слово приходилось вытягивать клещами. Кто ходил в гости, когда ходил, что делал, как время проводил – послушать этих, так либо они не помнят, либо никого и не было.

– Толстый такой? – задумчиво переглядывались супруги. – Как вы говорите, лет сорока с небольшим? С работы?

– Да, Анатолий Николаевич, – нетерпеливо подсказывал Кис. – Заместитель Тимура.

– Не знаем… Тимур нам не представлял своих гостей… Мы ведь прислуга.

– Бог мой, но был среди них толстый сорока с небольшим лет?

– Да они почти все толстые…

Кис попытался описать Андрея Зубкова, затем Александру – с еще меньшим успехом. Супруги не были намерены узнавать кого бы то ни было.

Была ли женщина у Тимура? Не было. Был ли близкий друг или друзья, хаживавшие в дом по-свойски? Не было. Родственники? Не было.

Ничего не было, никого не было. Да и был ли сам Тимур?..

– Когда вы видели Тимура последний раз?

– В пятницу, – охотно ответила Варя. – Он ненадолго приезжал после работы, а потом уехал обратно в Москву. Должен был сюда в субботу вернуться. Но не вернулся…

Лицо ее приняло скорбное выражение, полагающееся при разговоре о мертвом.

– Зачем Тимур ездил в пятницу вечером в Москву? У него была встреча с кем-то?

– Он нам не докладывал! – возмущенно ответила Варя. – Я же вам уже объяснила: мы прислуга. И знать ничего не можем!

Слушая бесконечные вопросы и ответы, которых он не понимал, Реми потихоньку изучал эту странную пару. Оба были красивы, лица самолюбивы, цену себе знают… Что же заперли себя эти люди в глуши, на даче? Муж сторож, жена домработница… Неужто ничего лучшего не сумели найти? У парня морда глуповата, это верно, а вот у Барбары – так он переделал на западный лад Варвару – глаза умные…

Умные! Ох, не то это слово, не то! Мы говорим «он умный», когда он всего-навсего лишь хитрый, практичный, расчетливый. Опять говорим «умный», когда следовало бы сказать «хищник» – осторожный, умело выслеживающий добычу охотник, готовый перегрызть глотку как своей добыче, так и своим конкурентам… А вот действительно умных, тонких интеллектуалов, понимающих сокровенные глубины бытия, недоступные всем этим хитрецам и хищникам, называем дураками, потому что они не умеют урвать свой кусок зубами… Странен человеческий язык, странны человеческие представления об уме! Как, впрочем, и обо всем остальном…