Прощайте, колибри, хочу к воробьям! - Екатерина Вильмонт

– А вы любили ее?

– Когда-то любил, но она выпила из меня кровь.

– Обожаю такие истории! – хлопнула в ладоши я.

– Какие истории? – не понял он.

– Вы избавились от нее…

– Точнее – она избавилась от меня.

– Еще лучше! Она избавилась от вас и буквально тут же перед вами открылась перспектива мировой славы! И кто в этой ситуации неудачник, а?

Он засмеялся и тихонько пропел:

– Пусть неудачник плачет!

И вдруг я увидела парня, которого приметила еще в магазине, где мы купили плащ и шляпу. Он сидел за столиком неподалеку и старательно делал вид, что не замечает нас.

– Андрей, похоже, на вас уже открыли охоту папарацци, – шепнула я.

– Да ну, с чего вы взяли?

– Вон там сидит парень, я его видела в магазине.

– Женя, ну мало ли… Может, он тоже ходил по магазинам, а потом решил выпить пива?

– Да это же здорово, Андрей! Завтра уже появятся ваши снимки в какой-нибудь газете… Русский артист первым делом бежит покупать себе штаны! Чем не сенсация!

– Да пошли они! Эх, Женя, вот если бы вы могли быть моим агентом…

– Нет, Андрей, в этом мире у меня нет никаких связей. Но, насколько я поняла, Мирон хочет взять это на себя.

– Нет, правда?

– Ну, мне так показалось.

– Женя, а можно задать личный и, возможно, бестактный вопрос?

– Валяйте!

– Женя, а почему такая потрясающая женщина одна?

– Непруха, Андрей, – рассмеялась я.

– Я слышал, вы сделали карьеру вашему брату, а он вас кинул?

– Да. Но я ни о чем не жалею. Моя совесть чиста. А чистая совесть для меня важнее всего.

И, кстати, я вовсе не считаю себя потрясающей женщиной. Но вам за этот эпитет спасибо. Кукушка хвалит петуха…

– А вы в курсе, что Мирон вас любит?

– Опа! Это что, уже всеобщее достояние?

– Нет, я бы сам никогда не допер, мне Таня Соловьева сказала, когда вы болели в Москве, он просто с ума сходил… Вы не знали?

– Догадывалась.

Тут мне позвонил Фархад:

– Женя, ты сейчас можешь ко мне приехать?

– А ты где?

– Дома. Понимаешь, пришло приглашение в Метрополитен, надо посмотреть мой график и во что бы то ни стало выкроить на это время, а сам я совершенно не справляюсь.

– Буду через сорок минут.

– Спасибо, Женечка!

– Фархад вызывает меня утрясти график с Метрополитен.

– Боже мой, Женя, у меня голова идет кругом!

– Наденьте шляпу! – засмеялась я.

– Если б было хоть чуточку похолоднее, видит бог, надел бы.

Фархад открыл мне со словами:

– Женя, не вздумай завести роман с Мунтяну!

– Здрасте, приехали!

– Женя, тебе нужна эта головная боль? Ты можешь себе представить, что скоро начнется? Всемирное бабье помешательство!

– Фарик, ты меня вызвал для этого разговора?

– Разумеется, нет! Но заодно уж…

– Послушайте, ребята…

– Это ты ко мне во множественном числе обращаешься?

– Нет, просто я тут с ума с вами сойду, все решили заняться моей личной жизнью! Я скромная сорокалетняя баба, никаких выдающихся данных, достаточно невезучая в личной жизни, – разозлилась я, – что вы все лезете со своей заботой? Я хоть и работаю с тобой, но в твои личные дела не лезу, и ты не лезь!

– Постой, ты чего раскипятилась? А кто еще, кроме меня…

– И Мирон, и Андрей, все обо мне заботятся.

– А это разве плохо? Мы же любим тебя, Женька! И потом иногда нужно вмешаться в чужую жизнь…

– Нет!

– Дурочка ты! Если бы Мирон однажды не вмешался, это была бы уже не личная жизнь, а личная смерть, – тихо и очень печально произнес Фархад.

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего. Я все уже сказал. А теперь к делу!

– Папа, мне необходимо с тобой поговорить!

– Костя, у тебя такой голос… Что-то случилось?

– Случилось, папа, случилось, и я, скажу честно, в полной растерянности.

– Это связано с Женей?

– Да!

– Ну хорошо, давай встретимся, а хочешь, приезжай к нам. Может быть, и Анюта что-то посоветует.

– Нет, я хотел бы с глазу на глаз.

– Хорошо, тогда поужинаем вместе, но мне не хочется на твой двадцать первый этаж.

– Как скажешь, папа.

– Тогда в половине восьмого в нашем ресторане.

– Господи, Костя, на кого ты похож? – поразился Петр Николаевич. Вид у сына был плачевный – похудевший, небритый, и глаза какие-то несчастные. Пожалуй, таким я его видел лишь на похоронах матери… – Ну что случилось? Женя, я надеюсь, жива?

– Папа!

– А если человек жив, ничего непоправимого еще не случилось! Ну, излагай!

Костя достал из сумки компьютер.

– Вот, папа, взгляни, что произошло в мое отсутствие.

– Погоди, что это значит?

– А то, что Женя догадалась записать все это на телефон. Ты посмотри, посмотри!

– Так! А что это за баба?

– Была у меня одна, несколько лет назад. Потом она уехала в Америку, и я думать о ней забыл. Да ты смотри, смотри!

И вдруг Петр Николаевич рассмеялся.

– Ай да Пафнутий! Вот это кот, всем котам кот! А ты, Костя, осел!

– Да я-то тут при чем?

– Ладно, что было дальше?

– Дальше? А дальше я пришел домой. Пафнутий с совершенно несчастным видом валяется на полу, нос горячий, не ест, а Женя уехала. Забрала вещи, оставила вот эту записку и смылась. На мои звонки не отвечает. Собственно, это все… – Он протянул отцу листок бумаги.

– А что значит вот эта фраза?

– Какая? А… Дело в том, что, оказывается, эта тварь в Америке вышла замуж за Женькиного братца.

– Да ты что! Вот это номер! Бедная Женя!

– Но я-то чем виноват? Я даже этого не знал, я вообще не подозревал… И, кстати, эта баба теперь еще тянет с Женьки деньги за квартиру…

– Какие деньги?

Костя объяснил.

– И что?

– Ее друзья внесли первый взнос.

– А ты куда смотрел? Сам не мог внести?

– Я просто считал, что…