Вершина желания - Нина Килхем

— Давайте проголосуем за Кена Буллфейзера. Он любит серфинг, пение и двух своих долматинцев, Джека и Джил!

Кен остановился у края подиума и на глазах у восхищенной публики принялся расстегивать рубашку.

— Bay! Bay! — ревела толпа.

Кен повернулся задом к зрителям и стал стаскивать рубашку, обнажая бронзовую мускулистую спину. Он остановился на полпути и оглянулся.

— О, детка, о, детка. — Женщина рядом с Джеком схватилась за сердце. Похоже, у нее и впрямь случился приступ.

Кен снял рубашку и, прокрутив ее пару раз над головой, бросил в толпу.

— О Боже, дайте ее мне! — Нежная барышня из Викторианской эпохи завизжала и бросилась к подиуму.

Кен кошачьей пружинистой походкой пошел назад по подиуму, поглядывая направо и налево из-под полуопущенных ресниц, и грудные мышцы его надувались при каждом движении. Он встал в ряд с прочими претендентами и подмигнул зрителям.

— И вот они, перед вами, наши двенадцать соискателей на звание «Мистер Любовный Роман»! — надрывался в микрофон конферансье.

Женщины стоя приветствовали участников соревнования радостными возгласами.

— А теперь прошу вас сесть, поскольку сейчас перед вами будут разыгрываться сцены из ваших любимых книг. Участвуют модели и авторы.

Кен вышел из шеренги и прошел на середину сцены. Он придал своему лицу задумчивое выражение и размял мышцы. Толпа взревела. Лучи софитов метнулись, высветив Молли, которая вдруг тоже оказалась на сцене. Она сидела на стуле задом наперед, обхватив руками спинку. Она была в плотном черном свитере с глубоким вырезом, в юбке до середины икры с разрезом сбоку и в беретке, кокетливо сидящей на зачесанных назад волосах.

Джек уронил рогалик.

Чтица из добровольцев вышла вперед и начала читать:

— «Сколько дней должна девушка ждать, пока парень даст ей знать о своих намерениях? Сколько ночей должна она спать в одиночестве и фантазировать, мечтая о том, что он сделает с ней, когда придет в чувство…»

— О, мне это нравится. Хватает за живое, — шепнула на ухо Джеку вампирша.

Кен приблизился к Молли, неторопливой размашистой походкой. Он развернул ее к себе и наклонился над ней, царапая ее ногтями. Она довольно ухмылялась, глядя на него.

— «И вот в один прекрасный день, когда вы меньше всего этого ждете, рассудок вдруг возвращается к нему в виде большого…»

Кен выставил вперед челюсть и поцеловал Молли взасос. Толпа шумно выражала свое одобрение. Джек подскочил. Жар ударил ему в голову. Его распирало от жара. Он больше не мог терпеть. Он бросился на сцену. Аудитория ахнула. Женщина, которая читала отрывок, удивленно замолчала. Джек шагнул к Кену и Молли. Кен посмотрел на него и тут же отступил. Молли встала, покачиваясь, искоса поглядывая на подсвеченную софитами фигуру в черном.

Джек замер. Слов у него не было.

Молли заморгала.

— Джек…

Глаза ее сияли, как лунные камни. Губы ее приоткрылись, и эта загадочная полуулыбка сводила его с ума. Он хотел схватить ее, поцеловать, стереть эту усмешку с ее лица, он хотел… Джек выхватил у чтицы микрофон и повернулся к аудитории лицом. По залу пробежал шумок.

Джек прочистил горло.

— Что случилось с романтикой?

Ответом ему была гробовая тишина, в которой можно было услышать, как падает на пол носовой платок. Джек набрал в легкие воздух.

— Что случилось с эмоциональным соитием двух людей? Мужчины и женщины. Мне все равно, мужчины и мужчины, мужчины и генетически модифицированной женщины, мужчины и кентавра.

Люди в зале с интересом переглядывались.

— Любовь не имеет отношения к органам тела. Или к позам. Или к размеру. Любовь — это о тебе и обо мне. Это о том, как найти родную душу. Свое солнце и свою луну. Свою звезду. Но она здесь. — Он указал на свое сердце. — Не здесь. — Он схватил себя за мошонку.

В зале восхищенно ахнули.

Джек обвел взглядом аудиторию. Зрители смотрели на него, открыв рты. Он окинул взглядом Молли.

— Мне просто кажется, что раньше у нас здесь были традиции. Мужчины и женщины вели себя как цивилизованные люди. Учились относиться друг к другу с достоинством и добрыми чувствами. Не было этих скачков в кровать на первой же странице. Или уточнения размеров пениса еще до того, как мы узнаем о намерениях парня. Не было персонажей, которые постоянно трахают друг друга, оставаясь безымянными, безликими.

— Я даю им имена, — возразила Молли.

— Но забываешь их использовать.

— Это атака на меня лично?

— Послушайте все, что я пытаюсь сказать, это: давайте вернемся к романтике. Давайте вернемся к тому, что удовлетворение дается не сразу, что его надо заслужить. Вернемся к понятию чести, понятию красоты. — Он обвел взглядом публику и грустно улыбнулся: — В конце концов, кто мы? Животные?

— Да! — хором взревели дамы.

То был трубный глас Апокалипсиса. Этот рев, как шаровая молния, прожег Джеку грудь и впился в сердце. Он вернул чтице микрофон, поклонился Молли и по подиуму пошел за кулисы. Когда он сошел со сцены, в зале повисла гнетущая тишина. Толпа расступалась, пропуская его к выходу.

Джек полулежал на диване в гостиной, потягивая пиво и бросая на пол пустые банки. Он размышлял о том, что делать с тем временем, которое ему требовалось прожить. Конфронтация с участниками конференции дорого ему обошлась.

— Я, пожалуй, не стану предлагать вам продление контракта, — сказала Люсинда. — Просто мне кажется, что сердце ваше уже не с нами.

— Может, если вы позволите мне печататься под моим настоящим именем, я принесу больше прибыли.

— Я не думаю, что вы к этому готовы.

— К тому, чтобы быть мужчиной?

Люсинда вздохнула:

— Я действительно не понимаю, почему это так важно для вас.

— Я прячусь за фальшивой личиной. Я чувствую себя мошенником.

— Джинджер Саваж нет до этого дела.

— Кто это?

— Это наш новенький. Я подписала с ним контракт на конференции. Он пишет свои романы в виде текстовых сообщений и на полях делает маленькие рисунки. Вам стоит его почитать. У него такой свежий стиль. Он на переднем краю жанра.

— Он настолько безграмотен?

— Ну не придирайтесь. Вы не представляете, какое на меня оказывают давление. Мне надо привлекать к работе молодежь.

— Но разве он заставляет вас стонать, как это делаю я? Заставляет вас дрожать, просить еще и еще?

— Довольно, Джек.

— Я серьезно. Что я, по-вашему, должен делать со всей этой любовью, с этим знанием, с этой страстью?