В зоне листопада - Артем Полярин

Крокодил, как всегда, сосредоточенно спокоен. Сверля, то судью, то прокурора ледяными глазами, сообщал лаконично и размеренно.

– Я пытался сопроводить Никона в центральный офис Мнемонета. Во время стрельбы в квартире следователя, когда я был ранен, он напал на меня. Отобрал пистолет и угрожал им, требуя сообщить ему секретную служебную информацию. После этого скрылся.

Сергей Петрович формулировал обтекаемо, как и положено следователю. Всем видом своим являл желание, не сказав лишнего, побыстрее совлечься от неудобной роли.

– Я не знал, кто это. Видел их впервые. Я стрелял в людей, незаконно проникших в мой дом. Я следователь и такие незваные гости могут быть опасны.

– Вы были отстранены от работы к тому времени, – заметил прокурор.

– Это не имеет значения, – огрызнулся Петрович.

– Почему подсудимый оказался у вас дома?

– Он позвонил и сказал, что ему угрожали. Сообщил, что имеет информацию по делу об убийстве Мартина Смита.

Адвокат опять, ради приличия, задав пару незначительных вопросов, затих. Словно об огромном одолжении, судья сообщил:

– Ввиду полноты свидетельств и ясности дела суд отклонил просьбу прокурора об изучении энграмм подсудимого. Подсудимый признается виновным.

Оправданий извращенца и циничного злодея никто особо даже и не слушал. Все! Финита! Быстро, просто и надежно. Исполнители закона, как обычно, оказались страшнее самого закона. Да и что можно ожидать от суда в Городе, где большинство жителей являются абонентами Мнемонета? Разумеется – решений в пользу столь важного и могущественного юридического лица.

Перечень злодеяний велик и страшен:

– Порча оборудования, находящегося в собственности Мнемонета. Разглашение служебной информации Мнемонета. Вооруженное нападение на сотрудника Мнемонета. Незаконное изъятие и хранение оружия должностного лица. Попытка склонить абонента к взаимодействию эротического характера, посредством оборудования Мнемонета. Ограбление. Разглашение тайны следствия.

Согласно решению суда, гражданин номер 221838469 приговаривается к включению в сектор тяжких преступлений пожизненно и семи годам исправительных работ, на усмотрение совета по взысканиям Мнемонета.

Крокодил сосредоточен и мрачен.

– Поздравляю!

– С чем?

– Вы легко отделались.

– Издеваетесь.

– Вы пока живы. Как я и обещал.

– Премного благодарен! – зло выпалил Никон, сделав несуразный жест кистью в наручнике.

– Не стоит благодарностей.

Пока Никон размышлял, является ли ответ сарказмом или результатом неспособности понимать сарказм, Крокодил продолжил:

– Заменим Ваш поломанный коин на прибор сектора тяжких преступлений. И будете жить как прежде. Под нашим внимательным присмотром, конечно. И семь годиков Вам придется поработать в тюрьме.

– А если я не хочу работать в тюрьме?

– Это никого не волнует. На оговоренный срок Вы полностью в нашей власти.

– Скажите, пожалуйста, кому принадлежат эти голоса?

Саманта спрашивает тоном мягким и вкрадчивым. Голосом, который приятно слушать и с которым хочется говорить. Никон уже несколько недель поражается этому голосу. Певучий, сладкий, с тонкими обертонами, шевелящими сердце. Раньше он таких не встречал. От того постоянно размышляет: врожден ли чудный голос или развит длительными тренировками? Склонялся к версии номер два. Не может хороший специалист по чтению энграмм родиться с таким голосом. Природа не так щедра. Хотя, больше природа Саманту ничем особенным не одарила. Невысокая, полноватая, с простым, даже наивным, вызывающим доверие личиком за большими, на пол лица очками. В толпе, даже, задев плечом, Никон ее бы и не запомнил вовсе. Конечно, если бы она с ним не заговорила.

Из колонок, специально принесенных для работы, на стол проливается диалог:

«Мы знаем этого человека. Он наш сотрудник. Давай, бери за ноги. Тяжелый. Ноги ставь на пол и придерживай за пояс. Подкинь ему пока немного глюкозы. Перепишем за поворотом.

Переписала. Молодец!»

Один голос женский, второй – мужской.

– Я не могу узнать эти голоса, – отвечает Никон, внимательно прослушав запись несколько раз.

– Согласно спектральному анализу, девочке от двадцати трех лет. Парню – от двадцати пяти, – поясняет Саманта. – Они возбуждены. Чего-то боятся. Вы когда-либо слышали это ранее?

– Если только когда-то в кино. Мне запись совершенно не знакома.

Никон действительно уверен – никогда этого разговора не слыхал. Чешет лоб и макушку, пытаясь отыскать в закоулках памяти что-то похожее.

– Вы слышали это осенью прошлого года, – подсказывает Саманта. – Вам было холодно и очень хотелось есть.

Никон вспоминает, как падает в кучу фантиков и держится за холодный металл забора.

– Вы ели конфеты, боролись с обмороком. Потом потеряли сознание.

– Это я помню, – соглашается Никон. – Разговор не помню.

Голос Саманты становится менее приятным. Он уже не столько шевелит сердце, сколько переворачивает внутренности. Хочется закончить беседу, но Саманта настаивает:

– Что с вами произошло после этого?

– Я не помню, – невнятно врет Никон.

– Что Вы помните?

Никон рассказывает, как очнулся на улице и поехал домой.

– Хорошо. Думаю, на сегодня со сканированием закончим. Хорошего Вам дня.

Осторожными, миниатюрными пальчиками снимает с головы Никона тонкую серебристую шапочку из тянущегося, но кажущегося однородным, материала. Логотип Мнемонета со странным кроссвордом и коленчатой перевернутой омегой на паутинке красуется на головном уборе, как и положено, справа. Уходит.

– Вы нам не помогаете.

– А кто же, тогда, участвует в сканировании энграмм. Подробно рассказывает о том, что с ним происходило на протяжении последнего полугода? – возмутился Никон.

– Внешне участвуете, но результат нулевой. Вы не заинтересованы в том, чтобы мы узнали, что случилось с вами и вашим коином.

– Мне ваш результат абсолютно безразличен, – стараясь дышать спокойнее, ответил Никон. – Но я помогаю вам. Люди, которых вы ищете, очень осторожны.

Возможно ли спрятаться, когда твой организм напичкан умной, следящей за тобой круглосуточно электроникой? Возможно ли сохранить тайну, когда сканируют самые глухие закоулки твоей памяти? Реально ли укрыться, когда все твои движения регистрируются и интерпретируются?

Инженеры Мнемонета считают – неосуществимо. У них есть резон. За то, чтобы это было невозможным, им хорошо платят. Их работа в том и заключается, чтобы вытянуть из человека все, что может оказаться полезным.