Мастерская смерти - Брижит Обер

— Ему понадобилась веревка, — сказала она. — Чтобы обвязать ею крест и поднять его наверх.

Шиб и Дюбуа обежали глазами часовню.

—Должно быть, он принес ее с собой, — сказал священник. — Хорошо, попробуем снять крест, взявшись за поперечные брусья. Морено, помогите мне.

— Сейчас.

Они схватились каждый за поперечный брус перекладины, стараясь не задеть маленьких пронзенных гвоздями ладоней.

— Раз, два, три!

Шиб и Дюбуа одновременно приподняли перекладину креста вверх, и железная скоба, прибитая с обратной стороны, соскользнула с крюка. Гаэль помогла им, поддержав крест снизу.

« Не очень-то и тяжело», — удивленно подумал Шиб. Килограммов тридцать вместе с телом Элилу, не более того. В этот момент крест угрожающе накренился.

— Осторожно! — воскликнул Дюбуа, спрыгивая с алтаря.

Нижняя часть креста глухо ударилась о пол, волосы Элилу взметнулись вверх. Мужчины осторожно прислонили его к стене.

— Нужно его положить, — сказала Гаэль.

— Как вынуть гвозди? — спросил Шиб, покусывая губы.

— Подождите минутку.

Гаэль порылась в своей сумочке и вытащила маникюрные ножницы.

— Надеюсь, это подойдет.

« Союз трех, или Тайна проклятой часовни», — горько подумал Шиб, глядя, как Дюбуа, вооружившись ножницами, поддевает шляпку гвоздя и вытаскивает его из окоченевшей плоти.

Зрелище было настолько нереальным, что Шиб не испытывал никаких эмоций, как если бы смотрел напыщенную мелодраму. Дюбуа тем временем отцепил от перекладины другую руку Элилу. Его и без того тонкие губы сжались в почти невидимую линию. Шиб наблюдал, как гвозди падают на каменный пол.

— Теперь ноги, — пробормотал священник. По его вискам струился пот.

Скрещенные в щиколотках ноги Элилу оказались прибиты к дереву одним гвоздем сантиметров двадцати в длину, пропитанным запахом формалина.

— Морено! Помогите нам, вместо того чтобы считать ворон!

Дюбуа приподнял тело Элилу за плечи, Гаэль подхватила ноги. Шиб подошел к ним и просунул руки под спину мертвой девочки, с отвращением чувствуя близость ее лица.

Втроем они осторожно положили ее в стеклянный гроб. Гаэль поправила ремешки ее туфелек так, чтобы не было видно двух зияющих ран на ногах. Шиб сложил ее руки на груди, поправил волосы, шуршавшие, как сухие листья, затем протянул руку, чтобы закрыть ей глаза. Но...

— Он их отрезал! — воскликнул Шиб.

— Что? — спросил Дюбуа, склоняясь над статуей Христа.

— Ее веки... Я их заклеил, чтобы глаза не открывались. Этот мерзавец их отрезал. Теперь глаза невозможно закрыть.

— Ничего не поделаешь, — пробормотал Дюбуа. — Помогите мне поставить Господа нашего на место.

— Вы прочли то, что написано на бумажке?

— Богохульство. Я же говорил вам, что это сделал одержимый. Он помочился на Господа нашего и нацепил на него эту похабную тряпку, чтобы поглумиться. Это сатанинский ритуал, — со вздохом заключил священник, приподнимая статую.

Шиб помог ему прибить статую к кресту с помощью одной из своих мокасин «Капри». Изделие дома Арфанго, такое стильное— кто бы мог вообразить, что когда-нибудь оно послужит для подобной цели?

Затем они прислонили крест к стене и едва успели перевести дыхание, как кто-то попытался открыть дверь снаружи.

— Слава богу, успели, — сказал Шиб и пошел открывать.

На него растерянно смотрел Андрие.

— Зачем бы заперлись?

— Элилу снова здесь, — ответил вместо него Дюбуа. — Мы как раз собирались тебе об этом сказать.

— Что? — воскликнул Андрие и быстро шагнул внутрь, оттолкнув их в сторону. Он подбежал к гробу дочери и застыл на месте.

— Как это произошло? Кто ее принес? — прошептал он.

— Неизвестно. Мы обнаружили здесь и другие следы вандализма, — сказала Гаэль, указывая на крест, стоявший у стены.

— Объясните мне наконец, что все это значит! — потребовал Андрие и внезапно сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Тело было... осквернено? — прошептал он, в изнеможении закрывая глаза.

— По всей вероятности, нет, — спокойно ответила Гаэль.

Ну вот, подумал Шиб. Если тело осмотрят и обнаружат отсутствие плевы, то спишут это на счет похитителя трупов.

«И скажи спасибо, что не на твой», — вдруг издевательски прошептал внутренний голос. Бальзамировщик в резиновых перчатках и презервативе! Шиб растерянно моргнул. Андрие склонился над гробом и сдвинул стеклянную крышку. Внезапно он отшатнулся.

— У нее открыты глаза! — воскликнул он. — О, боже мой, Дюбуа, она открыла глаза!

— Это просто рефлекс, — поспешно сказал Шиб. — Это произошло из-за перемещения тела.

Андрие невидящим взглядом посмотрел на него, затем сказал, проведя рукой по волосам:

— Да, рефлекс... Мне вдруг показалось, что... это глупо, но... Я пойду предупредить Бланш.

— Я пойду с тобой, — сказал Дюбуа, беря его под руку.

Когда они вышли, Гаэль тяжело опустилась на скамейку.

— Я больше не могу! Такое ощущение, будто я пробежала марафонскую дистанцию!

— Это стресс, — пробормотал Шиб.

— Самое ужасное— знать, что этот человек действительно существует! Он изнасиловал эту девочку и убил ее, а потом украл ее труп, чтобы надругаться над ним! Ты можешь себе представить, сколько в нем ненависти!

— И отчего она появилась, — добавил Шиб, потирая подбородок.

— Может, это бывший любовник Бланш? — предположила Гаэль.

— Тут что-то не сходится.

Шиб задумчиво расхаживал взад-вперед.

— С одной стороны— человек, который изнасиловал Элилу и убил ее, чтобы это скрыть. С другой — похититель трупов. Здесь нет связи.

— Как это?

— Украсть труп, открыть ему глаза, прибить его к кресту— это преступление, направленное против живых. Им предстояло увидеть это жуткое зрелище. А педофил, который изнасиловал Элилу, не хотел причинить зло Андрие. Он убил ее только ради того, чтобы скрыть свое преступление.

— Может быть, он убил ее случайно, — заметила Гаэль. — Например, она пыталась сопротивляться, убежать от него, не знаю... Ладно, с меня на сегодня хватит. Поехали?

Шиб кивнул, погруженный в свои раздумья.

Солнце стояло высоко в небе. Слишком яркое. Цветы были слишком пестрыми. Трава — слишком зеленой. Крупинки гравия под ногами различались с отчетливостью сада камней. Все казалось изготовленным из блестящей пластмассы. Трудно было вообразить, что за стенами этого дома скрываются бледные, измученные, заплаканные человеческие существа.