Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов

В 1995 году, уже уйдя из Администрации президента и возглавив «Фонд информационной поддержки правовой экономики», я написал популярную книжку «Что такое демократия и почему она нужна России?». Показательно, что ни один наш олигарх денег на ее издание массовым тиражом не дал. Помогло Агентство по международному развитию США. Книгу мы разослали по школам и вузам (для них бесплатно). По нынешним законам меня бы отнесли к иностранным агентам.

Гордились мы и серией плакатов-пособий о демократии, предназначенных школьникам. Сюжеты придумывали коллективно, рисовал их талантливый художник Александр Зудин. Наскребли на большой тираж и тоже разослали комплектами по школам. Мы не могли гарантировать, что плакаты не будут уничтожены учителями — сторонниками советской власти и административно-командной системы. Но определенный шанс довести до ребят такие знания был, и мы его использовали. Мы делали «что должно». А что получилось? Россия зашла в тупик «капитализма для своих». В частности, потому, что Ельцин не решился учредить министерство пропаганды иного образа жизни.

Не важно, кто начинает игру, важно, кто ее заканчивает.

Джон Вуден

Земельная реформа в начале 1990-х годов, едва начавшись, зашла в тупик. В декабре 1991 года указами президента было установлено, что земли и имущество бывших колхозов и совхозов должны быть разделены между их работниками. Колхозы и совхозы формально преобразовались в акционерные общества или товарищества. Каждому члену такого сельхозпредприятия приписали земельные и имущественные доли. Но эти доли были виртуальными, в натуре раздел угодий и техники, как правило, не проводили. Никто не мог сказать: «Этот участок мой, а этот твой». Не было определено, что этот коровник приходится на пятерых, а этот свинарник на других десятерых дольщиков. Доли были лишь формально упомянуты в протоколах общих собраний коллективов. Что это значило для бывшего колхозника, ныне члена товарищества? Ничего.

Сельхозпредприятия быстро умирали, потому что производительность труда и урожайность в них были низкими. А главное — селяне по-прежнему не чувствовали себя хозяевами, совладельцами бизнеса, оставались наемными работниками, которым к тому же месяцами не платили зарплату. Ушли в прошлое времена, когда за каждый килограмм живого веса скота выплачивались дотации. Зато открылся мировой рынок, и потекли в страну мясо и молоко по низким ценам. Наши сельхозпредприятия выдержать конкуренции не могли.

Иного ожидать не приходилось. Вчерашние колхозники готовы были усердствовать только на собственном дворе. Во время октябрьских событий 1993 года одна моя знакомая работала над рукописью в деревне у родителей, в Псковской области. Расположившись на опушке, она включила радиоприемник и слушала сообщения о происходящем в Москве. Трактористы, боронившие поле, время от времени подбегали и спрашивали: «Ну как там — Ельцина скинули?». Она поразилась: «Чем он вам насолил? — Он хочет нам землю в собственность всучить, чтоб мы с утра до вечера вкалывали. На черта нам это надо!». Таким было отношение к земле у крестьян, оставшихся в ходе советской негативной селекции в деревне. Настоящих хозяев большевики истребили.

В некоторых колхозах председателей меняли ежегодно. Очередной вступал в должность, заключал выгодные лично ему договоры, продавал кое-что «налево», одним словом быстро обогащался. Но в деревне ничего не скроешь, все видно. Через год его отправляли в отставку, выбирали нового. А он шел по дороге предшественника. И все равно колхозники продолжали держаться за колхоз, не требовали выдела себе земли для ведения фермерского хозяйства, не рисковали пускаться в самостоятельное плавание. Не верили в себя, не думали, что смогут добиться успеха.

Провести коллективизацию просто. Можно отобрать у крестьян землю и объединить участки в общий земельный фонд, загнать людей работать в колхоз силой, упрямых сослать в Сибирь, протестующих — расстрелять. А провести реальную деколлективизацию земли неизмеримо сложнее. Трудно сделать из колхозников фермеров, когда потеряны все навыки самостоятельного хозяйствования. Большинству крестьян это уже и не нужно. Трудиться от зари до зари, переживать за урожай, кормить скот? Проще остаться наемным работником, по сути, батраком в колхозе. «Что-то заплатят, остальное украдем».

Оппозиция в лице коммунистов и аграриев не оставляла попыток выхолостить земельную реформу, сохранить в неизменном виде структуру собственности бывших колхозов и совхозов. Депутаты — аграрии и коммунисты — давили на президента и правительство, требуя узаконить «добровольную» передачу земельных долей в собственность товариществ и акционерных обществ, откуда вернуть свой пай уже было нельзя. Предлагалось также узаконить передачу земельных долей в общую совместную собственность, то есть фактически сформировать общинную собственность на землю, которая существовала до 1917 года. Интерес у аграрной номенклатуры был простой: не мытьем, так катанием перевести землю и активы колхозов в собственность директоров.

Так как Минсельхоз не предлагал ничего разумного по выводу сельского хозяйства из тупика, глава Администрации президента Сергей Филатов поручил Аналитическому центру проработать различные варианты и подготовить проект указа по земельной реформе. На служебной «Волге» я объехал районы Курской, Тверской, Тульской и Рязанской областей, чтобы получить информацию от тех, кто непосредственно работал на земле. Встречался с главными агрономами, зоотехниками, рабочими, минуя «испорченный телефон» Минсельхоза. Я искал людей, которые понимали, в чем сегодня реальная ценность активов хозяйства и при каких условиях удастся получать прибыль, как можно реформировать хозяйство.

Почти в каждом колхозе удавалось найти 2–3 человека, способных создать товарное фермерское хозяйство. Такие люди были центрами притяжения, народ «кучковался» вокруг них. Опираясь на них, можно было разделить колхоз на несколько небольших коллективов, у которых был бы признанный лидер — потенциальный фермер. Нужен был алгоритм, по которому земли и прочие активы постепенно концентрировались бы в руках эффективных собственников. А прочие дольщики тоже чувствовали бы себя хозяевами и, выйдя из бизнеса, продав свои доли, не считали бы себя обиженными.

В проекте указа президента по земельной реформе мы предложили разделить каждое сельхозпредприятие на части через продажу его земли и имущества на аукционе, в котором могли участвовать только его дольщики. В процессе торгов они объединялись бы в группы. Такой аукцион позволял справедливо оценить землю при разделе ее в натуре. Ведь участки земли сильно разнятся и по плодородию, и по доступности. Формальная кадастровая оценка многое не учитывает. Та группа, которой нужен данный участок, предложит за него больше виртуальных земельных долей. Кстати, опыт проведения подобных аукционов уже был в Нижегородской области, где они проводились по инициативе ее губернатора Бориса Немцова.

Но что будет происходить в группе дольщиков, выкупивших на аукционе конкретные объекты и участки земли? Как будут строиться их взаимоотношения? Как активы сконцентрируются у эффективных собственников? Нам показался интересным опыт США. Там в конце года семья фермера подводит баланс: какие активы (земля, техника, здания) ей принадлежат, сколько денег за год потратили, сколько выручили, какой общий доход на семью получили, сколько приходится на каждого. Если кто-то из членов семьи переезжает в город, то оставшиеся из своих долей дохода постепенно возмещают ему его долю в имуществе фермы. Таким образом, активы хозяйства переходят в собственность тех членов семьи, что продолжают заниматься сельским хозяйством. Родители вправе завещать принадлежащие им доли в имуществе фермы по своему усмотрению.