Чеченский этап. Вангол-5 - Владимир Прасолов

– Подождите, сейчас остынут, – с улыбкой, наблюдая за ними, говорила Маня.

– Они так вкусно пахнут, – шептала Валюшка.

Увидев вошедшую Татьяну, дети кинулись ей навстречу, наперебой рассказывая, сколько добрых дел они сделали вместе с Манечкой.

– Мама, а можно Манечка с нами будет жить? – спросил Коля.

Вошедший следом Григорий Ильич услышал этот вопрос.

– А как же я без Манечки?

– А и вы с нами оставайтесь, – ответила Валя, глядя на маму своими огромными на миниатюрном личике, невинными глазами. Татьяна отчего-то смутилась и густо покраснела.

– А я не против, если ваша мама согласится, – очень серьезно ответил Григорий Ильич и сел на табурет у входной двери.

Наступила пауза. Все замолчали. Дети смотрели на свою маму. Маня, потупив глаза, продолжала жарить на сковородке оладьи. Григорий Ильич, как-то по-детски, беззащитно улыбаясь, смотрел на Татьяну.

– Что ж, я не против, – ответила Татьяна, и все рассмеялись, как будто радостная весть вдруг пришла в их дом.

Григорий Ильич встал и подошел к Татьяне. Его не смущало, что рядом были дети, что была Маня.

– Таня, я тебя очень люблю. С первого взгляда и на всю жизнь, я знаю. Будь моей женой.

Вновь тягучая тишина наступила в комнате. Татьяна посмотрела на затихших детей. Посмотрела прямо в глаза Григорию Ильичу и ответила:

– Вы тоже мне нравитесь, Григорий Ильич. Оставайтесь, будьте отцом моим детям и хозяином в доме, а там посмотрим, как жизнь пойдет.

– Мама, а можно мы Григория Ильича папой называть будем? – с трудом выговорив его имя и отчество, спросил Коля.

– Не только можно, но и нужно. У всех детей должна быть мама и обязательно папа, правильно? – улыбаясь, сказал Григорий Ильич. Он и впрямь в этот момент как будто светился от счастья.

– Правильно! – закричали дети.

Татьяна стояла и смахивала набегавшие слезы. Все случилось так неожиданно и быстро, но она почему-то, где-то внутри себя, сердцем, понимала, что так оно и должно было быть, именно так, и никак иначе. Она будет счастлива с этим человеком и спокойна за себя и детей.

Григорий Ильич взял ее руку и положил на ладонь небольшое золотое колечко с красным камешком:

– Это мамино, мамы моей кольцо. Она умерла. Прими в знак моей любви. У нас в Грузии так принято.

Слезы градом покатились из глаз Татьяны. Григорий Ильич обнял ее и привлек к себе.

– Все будет у нас хорошо! Слышишь, лучше всех! Я люблю тебя, Танечка! – шептал он ей, вытирая слезы.

Они стояли все вместе, обнявшись, и им в этом доме было хорошо и легко.

– Все за стол, оладьи остывают, – тихо сказала Маня, и этими словами было сказано все, потому что оладьи действительно остывали, а холодными картофельные оладьи не едят. Как будто ничего особенного не произошло, как будто только что, сейчас, не родилась семья, не родилось счастье, все дружно сели за стол. Оладьи из картошки с того момента стали любимым блюдом в этом доме.

Григорий Ильич в свои сорок лет выглядел на десяток лет моложе, если бы природа не лишила его к этим годам большей части шевелюры. Но он своей лысины не стеснялся, а, поглаживая ее, часто шутил:

– Хоть некоторыми местами я просто блестяще выгляжу!

Прекрасный организатор, знающий свою работу, он имел высокий и вполне заслуженный своими делами авторитет. Наладить снабжение северного района всем необходимым для жизни людей и строительства целого комплекса горных предприятий в это тяжелое послевоенное время было очень сложно. Но он с этим справлялся, однако дома его не было по несколько суток. Он приехал в этот район вместе с первой группой инженеров-строителей, они были откомандированы сюда из Норильска. Именно на их плечи возлагалось все строительство в этом богатом золотом районе. Страна, поднимающаяся на ноги после войны, нуждалась в золоте, а оно было и рассыпное, в реках и многочисленных ручьях, и в недрах. Для добычи требовалось и электричество, и рудники, и драги, и люди, которых надо было кормить и одевать… а им где-то надо было жить, растить детей, и еще тысячи чего нужно было в этой таежной глухомани, чтобы задание партии и правительства было выполнено. То, что творилось в лагерях зимами, – а лагерей наспех понастроить и забить их врагами народа и военнопленными японцами органы НКВД успели, – страшно было представить даже ему. Заключенные на лесоповале умирали десятками, особенно японцы, вообще не приспособленные ни к холодам, ни к лагерной баланде, которую и пищей-то назвать можно было с большим трудом. Кладбище лагерное росло, а план лесозаготовок не выполнялся. Весь лес шел на дрова в топки электростанции – району все больше и больше нужно было электроэнергии. Будет энергия – будет и золото.

Григорий Ильич тоже прошел этот путь, и только в сорок пятом году был освобожден и реабилитирован. В тридцать седьмом он попал в список номер один по городу Тифлису и должен был быть расстрелян, как враг народа, но в последний момент кто-то из руководства НКВД перевел его в список номер два – двадцать лет лагерей без права переписки. Почему это было сделано, он так и не узнал, как и то, за что его вообще взяли. Тройка НКВД рассматривала дела заочно, даже не вызывая подсудимых, поэтому из тюрьмы в Тифлисе он сразу был этапирован в Сибирь, и приговор, вернее выписку из приговора, увидел только в тюрьме Красноярска. Имея техническое образование, он «естественно» был направлен на строительство лагерей и зон, которых в тридцать седьмом году катастрофически не хватало. Он был хорошим инженером, и лагерное начальство, оценив это, постепенно вывело его из категории простых зэков. А в сорок пятом его дело было пересмотрено, он был реабилитирован «подчистую», но из Сибири не уехал, а остался на строительстве в Норильске. Его уже тогда хорошо знали в управлении строительства края, поэтому при решении вопроса о его трудоустройстве проблем не возникло. Учитывая его «опыт сидельца», начальник строительства часто отправлял его подбирать рабочие кадры из зэков и ссыльных. У него это хорошо получалось, люди, им отобранные, действительно не подводили в работе.

Однажды Григорий Ильич по делам снабжения был в краевом центре, оттуда вышел на связь с районом и получил задание. Срочно нужны конюхи: завезли лошадей, а конюхов не хватает на все точки. Через начальство Краслага, куда он был вхож, ему быстро подобрали несколько заключенных, чьи дела ему дали посмотреть для выбора. Среди них было дело трудармейца Халаева.

– Чеченец? – спросил, не открывая дела, Григорий Ильич.

– Да, чеченец, – ответил кадровик.

– Я его забираю, оформляйте документы.

– Вы даже дело не глянули, Григорий Ильич, не похоже это на вас.

– Он чеченец, этим все сказано, Матвей Степанович. Вы с ними не пересекались, наверное.

– Бог миловал, – улыбнулся кадровик.

– Напрасно вы так, очень надежные люди. Никогда не подведут. Мне такие нужны.