Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России - Уильям Фуллер

Но если в армии Сергей Николаевич вновь испытал чувство собственной профессиональной востребованности и удачливости, то личная его жизнь продолжала оставаться путаной и шаткой. Скандальная сцена между Кларой и Столбиной не привела, вопреки ожиданиям, к распаду брака. Дочери Музе, по-прежнему сильно привязанной к отцу, удалось мольбами и уговорами добиться сохранения семьи. Клара часто писала Сергею на фронт. Однако нежные слова, содержавшиеся в ее записках, свидетельствовали не столько об искреннем чувстве, сколько об отчаянной нужде в деньгах. С момента отъезд а в 10-ю армию Сергей послал жене лишь 200 рублей — сумму, никак не позволявшую содержать семью. Неоплаченные счета накапливались, Клара задолжала в консерваторию за фортепианные уроки Музы, за квартиру на Колокольной было не плачено уже так давно, что зимой хозяин мог отказать им в дровах. «Не понимаю, — восклицала Клара в письме от 18 декабря, — почему ты нам не пишешь, я и дети писали тебе много раз»18.

Главной причиной Клариной печали было то, что Мясоедов продолжал посылать значительную часть своего жалованья любовнице. В январе и феврале 1915 года он дал указание Русско-азиатскому банку перевести с его счета 210 и 250 рублей соответственно квартирантке Столбиной, Нине Петровне Магеровской, надеясь таким грубым камуфляжем утаить этот расход от жены19. Несмотря на свои армейские обязанности, Мясоедов умудрялся выкраивать время для свиданий с Евгенией Столбиной и назначал двадцатичетырехлетней красавице встречи — в Варшаве и в начале февраля в Вильне20.

Впрочем, в жизни Столбиной Мясоедов не занимал исключительного места. Вместе с Ниной Магеровской Столбина продолжала искать общества одиноких и «щедрых» клиентов. В своей квартире на Рождественской улице они в любое время дня и ночи принимали мужчин, в том числе из среды высокопоставленных военных. Среди частых посетителей были Д.Я. Дашков, генерал-майор императорской свиты, генерал-лейтенант П.А. Смородский, глава Александровского комитета помощи раненым, а также один из сыновей великого князя Константина Константиновича, покоренный Столбиной еще при первой их случайной встрече в петроградском ресторане21.

Однако собственная промискуозностъ наскучила Евгении и опротивела; в письмах Сергею она неизменно напоминала о его обещании скрепить их отношения узами брака. Сергей отвечал то же, что и до войны: сейчас брак невозможен, Клара по-прежнему не согласна на развод, да и финансовые обстоятельства далеко не благоприятны. Он, однако, написал Евгении, что придумал некий план, который, как он надеется, быстро принесет 100 тыс. дохода — сумму более чем достаточную для того, чтобы они могли начать новую совместную жизнь. Позже Евгения говорила следователям, что этот ожидаемый золотой дождь был как-то связан с пароходным бизнесом, которым Мясоедов уже много лет занимался.22

Что означали слова Мясоедова об этой сотне тысяч? Независимо от того, к какому выводу впоследствии пришли (или в чем сами себя убедили) следователи, очевидно, что Сергей Николаевич не стал бы хвастаться перед Евгенией будущим вознаграждением от германских хозяев за шпионские услуги. Однако он не мог иметь в виду и доход от текущих операций «Северо-западной русской пароходной компании»: германский флот закрыл российским кораблям выход из Балтики, что привело к приостановке пассажирского сообщения на все время войны. Остается только два варианта: либо Сергей рассчитывал на то, что Фрейдберги включат его в одно из своих больших связанных с импортом дел, которые они вели из Копенгагена, либо, что более вероятно, он по-прежнему, как и до войны, надеялся убедить их ликвидировать все имущество «Северо-западной», включая два парохода, и выплатить ему долю от продажи. Несмотря на то что в обоих случаях Мясоедов находился во власти иллюзий, он все же буквально из кожи вон лез, чтобы услужить своим старым партнерам, даже находясь на фронте. В декабре 1914 года, например, когда Давид Фрейдберг обратился к Мясоедову с просьбой приискать его сыну университет в России, где мальчик мог бы закончить свое медицинское образование, начатое в Лейпциге, Мясоедов с готовностью поклялся сделать все, что в его силах23. Когда в том же месяце, чуть позже, Борис Фрейдберг попросил его заступиться за Роберта Фалька, сотрудника компании, высланного в Двинск по подозрению в политической неблагонадежности, Сергей Николаевич обратился к своему старому знакомому П.Г. Курлову, теперь генерал-губернатору балтийских губерний, а также от имени Фрейдберга составил рекомендательные письма адъютанту Курлова24. Кроме того, Мясоедов трижды в начале 1915 года встречался с Борисом и Давидом Фрейдбергами в Белостоке, Вильне и Риге для обсуждения дел компании25.

Поведение Мясоедова во время войны выявило как сильные, так и слабые стороны его сложного характера — смесь храбрости и алчности, патриотизма и сладострастия, щедрости и низости. Однако практически все, что делал Мясоедов с первых дней своей службы в 10-й армии в ноябре 1914 года, в финале предстанет в зловещем и подозрительном свете. Ибо судьба Мясоедова оказалась неразрывно связана с поражениями России на поле брани и крахом надежды на быстрый триумф.

Самой странной чертой военного плана, который Россия пыталась реализовать в августе 1914 года, было разделение русской армии на три части: северо-западная группа армий, или фронт, ориентированная против Германии; войска прикрытия в Центральной Польше; и Юго-Западный фронт, воюющий против Австро-Венгрии. Рассуждения, лежавшие в основе каждого из этих трех типов развертывания, были различны. План вторжения в Германию с севера был связан с союзническими обязательствами. Зная в общих чертах, что в начале всякой большой войны военная стратегия Германии предполагает нанесение первого удара всей мощью по Франции, Россия в 1912 году пообещала своему союзнику, что в этом случае атакует Германию восьмисоттысячной армией не позднее пятнадцатого дня с момента объявления мобилизации. Предполагалось, что этот удар разгромит западные наступательные силы Германии и тем самым облегчит Франции противостояние вторжению. Размещение русских сил в Центральной Польше объяснялось иными — географическими — реалиями. Польша, входившая в состав Российской империи, географически представляла собой выступ двести на двести тридцать миль, внедренный внутрь Центральной Европы, сжатый с севера Германией и с юга Австрией. Большие массы войск, сосредоточенные к западу от Варшавы, таким образом, играли роль не только необходимого резерва армии, но одновременно были силой, способной отбить вторжение на территорию Польши со стороны Германии либо Австрии или их соединенных войск И, наконец, южная диспозиция была, по крайней мере отчасти, плодом стратегического оппортунизма: российское Верховное командование было гораздо более уверено в своих силах в случае столкновения с Австрией, чем при необходимости воевать с Германией. Однако свою роль в создании Юго-Западного фронта сыграли и интересы национальной политики России. Политика «русификации» — включавшая в себя дискриминацию польской культуры и ограничения в использовании польского языка — вызывала сильное недовольство лежащих по ту сторону Вислы губерний. В Петрограде всерьез опасались, что, если австрийской армии удастся прорваться в Польшу, недовольное местное население тут же восстанет и Россия окажется перед кошмарной проблемой мировой войны в сочетании с внутренним восстанием. Считалось, что наилучшей профилактикой такого развития событий будет скорейшее вторжение русских войск в австрийскую Галицию, что позволит блокировать австрийские армии прежде, чем они начнут собственное нападение. Вот почему получилось так, что, вопреки, казалось бы, наиболее естественному решению — атаковать одного врага и обороняться от другого, — Россия начала сразу две (и, следовательно, равно размытые) наступательные операции26.