Не та игра - Алексей Михайлов

Максим, после секундного колебания, решил занять коляску. По крайней мере, не надо ломать голову, как удержаться в заднем седле. Хотя спереди этого сиденья и была приделана ручка, но выглядела она крайне ненадежно. Ехать, судорожно цепляясь в районе паха за это недоразумение ему не хотелось, также же, как и обнимать водителя.

Святослав привычно влез на заднее сиденье, и мотоцикл тронулся. Уже в пути Максим вдруг вспомнил про защитный шлем. Ефим и Свят ехали с непокрытыми головами. Ефим одел черные солнцезащитные очки. Выглядели они довольно брутально. Даже пухлый сальный Святослав вальяжно развалился сзади одной рукой держась за рукоятку, а другой упершись в заднее крыло. А Максиму было страшновато. Было неудобно. Жестко. Тесно. Ветер и какие-то мелкие насекомые неприятно кололи лицо. Он щурился и старался не открывать рот. К тому же он постоянно бился то коленями, то предплечьями о бортики коляски. Всё это было жутко небезопасно.

Максим был городским. И ему были глубоко не понятны не только рыбалка и охота в век, когда мясо и рыбу можно запросто приобрести в магазине, но и философское отношение деревенских жителей к своей жизни и здоровью. Например, эта их тяга гонять без средств индивидуальной защиты на незарегистрированных мотоциклах. Или, например, внезапный порыв распилить какой-нибудь металлический уголок шлифмашинкой, тут же реализованный в старых джинсовых шортах и стоптанных резиновых тапках, несмотря на летящие во все стороны снопы обжигающих искр. Или покраска крыши без всяких там страховочных веревок, но зато в кедах, которые, в отличие от тапок, не скользят.

Возможно, многовековой естественный отбор делал деревенских жителей более устойчивыми к превратностям судьбы, чем многие откровенно злоупотребляли. За что получали здоровенный огарок со сварочного электрода на незащищенный тапкой участок ступни, или металлическую стружку из-под шлифовального круга под глаз, а то и просто по морде на дискотеке в соседней деревне.

Мотоцикл с грунтовой проселочной дороги выехал на трассу и, прокатившись немного, перед самым Лучом свернул в сторону Собинки. Ефим хочет объехать город, чтобы не привлекать внимание, понял Максим. По асфальту ехать было более комфортно, трясло гораздо меньше. Правда, Ефим прибавил скорости, и Максим стал ощущать приближение того барьера, за которым неминуемо нарушилась бы теория относительности. Максим с удивлением для себя обнаружил, что окружающие его звуки: свист ветра, гул мотора, шум редко проносящихся на встречу машин и быстро остающиеся позади трели соловьев, внезапно сложились в четкую мелодию. И он даже попытался запомнить ее. Но в этот момент его привлекла разделительная полоса, чей неровный силуэт стремительно убегал вперед и терялся где-то там. Там, где Максим, как ни старался, никак не мог сфокусировать зрение.

Внезапно мотоцикл свернул влево и поехал по узкой дороге в сторону Луча. Ясность ума вернулась к Максиму. Очень скоро их путь преградил ров, поперек пересекающий дорогу. Его специально вырыли, обеспечивая контрольно-пропускной пункт Луча монополией на трафик автотранспорта в город. Правда это никогда не останавливало местных жителей, которые с легкостью объезжали подобные преграды и пользовались несколькими лесными дорогами, часть из которых существовала задолго до появления города Луча.

Вот и сейчас Ефим аккуратно съехал в лес и стал деловито объезжать деревья. Максим от неудовольствия поежился, ведь они нарушили пропускной режим в закрытый город. Теперь они вне закона. Теперь они преступники. И наверняка за ними выслали погоню.

Ефим выбрался обратно на дорогу и поехал дальше. Дорога была узкая. Лес вплотную обступил ее. Мелькали деревья, какие-то повороты, строения, одинокие фонарные столбы. Через какое-то время они выскочили на асфальтовую дорогу. Ефим свернул вправо и поехал по ней. Внезапно Максим узнал эту местность, они ехали в сторону испытательного полигона. Впереди был контрольно-пропускной пункт научно-исследовательского института.

Там засада, понял Максим. Наверняка будут стрелять. Он попытался дать сигнал Ефиму, но почему-то сполз по самую голову в коляску и приготовился к обстрелу. И тут Ефим свернул влево, и они снова оказались в лесу. Внезапно стало темно. Мотоцикл ехал без света, осторожно объезжая силуэты деревьев. Максим потерял счет времени и зачаровано вглядывался в чащобу. Ночь еще не вступила в свои права. Навалившиеся сумерки позволяли маневрировать среди деревьев. А когда мотоцикл, наконец, снова выбрался на дорогу, оставив где-то позади КПП, оказалось, что еще не так и темно.

Отъехав подальше, Ефим прибавил скорости и понесся вперед по прямой безлюдной дороге. Максим не мог разобраться в своих чувствах. Зелье на него явно подействовало. Теперь он это точно ощущал, хотя и не мог сосредоточиться на этой мысли. Всё вокруг мелькало слишком быстро и единственное, что помогло ему не скатиться в панику, было бескрайнее небо, на котором уже мерцали необычайно яркие неподвижные звезды.

Максим уставился на них, пытаясь вникнуть в природу небесных светил. Теперь-то он точно был уверен, что они живые, что они могут говорить и даже что-то пытаются ему сказать, но он не слышит. Не может. Пока не может. И тут он увидел месяц. Он был укрыт облаком, которое медленно смещалось в сторону, образуя продолговатый просвет, куда вкатывался огромный светящийся шар. Щербатый и величественный. Внезапно лунные моря стали сливаться друг с другом, как капли на стекле. Максим вдруг осознал, что перед ним не Луна, а огромный глаз. И тут зрачок уставился прямо на него. Максим, испытав внезапный прилив пробегающего по всему мозгу неимоверно приятного электрического разряда, мгновенно погрузился в уничтожающую все пустоту. Его окружила кладбищенская тишина и космическая чернота.

Он лежал в редком лесочке на краю поля. Лежал и молился. Он никогда прежде не молился, потому что не верил в Бога. Он был комсомольцем и планировал вступить в партию. Даже там, в озере, когда душа его обнажилась, и он вдруг явственно ощутил её вечность и чистоту, он не думал о Боге. Точнее, не желал думать о Боге. А сейчас — желал.

Вокруг гремели взрывы. Сверху падала земля, камни, щепки. Их бомбили. Они отступали вот уже три недели, пытаясь выйти из окружения. Четверть его дивизии погибла. Где-то западнее остался Демьянск. Было сыро и холодно. Сентябрь 1941г.

Ошибка составляла пятьдесят пять лет. Когда он добрался до Коняево, война шла уже три дня. Разработанная для него легенда оказалась неактуальна. Возможности вернуться назад не было. Необходимо было обустраиваться с учетом измененных условий. Хорошо, что хотя бы его одежда, пусть и грязная, соответствовала эпохе и не вызывала вопросов. Но на металлозавод его все равно не взяли. Сказали, что без документов в нынешних условиях позволить себе такого не могут.

Он остановился у одной одинокой местной бабушки, рассказав грустную историю об украденном чемодане с вещами и документами. Она, как и кадровик на заводе, вроде бы как поверила. И пустила его в избу. С этого момента в деревне он приобрел официальный статус квартиранта.

Его разместили в светелке. Под самой крышей. Денег, чтобы оплатить проживание у него не было, и он помогал по хозяйству. Заготовил сено для овец и коз, починил забор и калитку. Спилил сухие деревья и ветви в саду. Хозяйка его кормила и отдала кое-какую одежонку покойного мужа.