Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

Рид видел в этом конфликте борьбу за выживание представительной формы правительства. Если демократы заблокируют законопроекты, которые республиканцы как победители на выборах имеют полное право и выдвигать и принимать, то они таким образом надругаются над всей избирательной системой. Права меньшинства гарантируются свободным участием в обсуждениях и выборах, но когда меньшинство способно парализовать действия большинства, то это уже превращается в «тиранию»16. Главное назначение конгресса – не дебаты, а законотворчество. Долг спикера перед партией и страной – не руководить дебатами, а следить за тем, чтобы конгресс занимался делом.

Пост спикера был не только престижным. Человек, занимавший его, обладал всей полнотой власти, пока часть полномочий в 1910 году после бунта против Джо Кэннона не была передана в комитеты. Поскольку спикер являлся по должности и председателем комитета по правилам и процедурам, в котором двое республиканцев и двое демократов постоянно консультировались друг с другом, и поскольку он обладал правом назначать состав всех комитетов, то от его прихотей зависели и карьеры членов парламента, и законотворческий процесс. В руках Рида теперь сосредоточилась «власть, наделенная ответственностью», и он хотел доказать, что вопреки известному афоризму власть не только «развращает», она может содействовать взаимопониманию. Она даже может взращивать великих людей. Пост спикера, который газета «Вашингтон пост» назвала «не менее значимым, чем должность президента», мог предоставить Риду такую возможность. А он не принадлежал к числу тех людей, которые упускают или пугаются открывающихся перед ними возможностей.

Рид принимал решение покончить с «молчащим кворумом» и разработал план кампании единолично, ни с кем не советуясь и не агитируя сторонников. Он понимал, что вряд ли кто поверит в успех его предприятия, да и сам не надеялся на единодушную поддержку в собственной партии. Уже появились признаки, что такой поддержки может не быть. Об отношении Рида к «молчаливым флибустьерам» все хорошо знали, и никто не сомневался в том, что на первой же сессии нового конгресса поднимется проблема подсчета кворума. «РИД БУДЕТ ВЕСТИ СЧЕТ» – аршинным заголовком предупредила газета «Вашингтон пост», а в статье отметила, что даже мистер Кэннон, ближайший сподвижник Рида, выступит против этой инициативы. Демократы выстраивали оборону. Бывший спикер Карлайл заявил, что любое законодательство, принятое кворумом, не подтвержденным «запротоколированным голосованием», будет признано неконституционным.

Рид был готов ко всему, в том числе и к возможной оппозиции в собственной партии. Он рассчитал, что неистовство демократов заставит республиканцев сплотиться вокруг него. Спикер решил завязать битву, когда в график на 29 января включили обсуждение первых спорных выборов. Как и ожидалось, демократы подняли шумиху, кричали «нет кворума» и требовали провести поименное голосование. Набралось 163 голоса «за», все были поданы республиканцами. Для кворума не хватало двух. Наступил решающий момент. Без малейших признаков напряжения или волнения на белом лунообразном лице, «самом большом человеческом лице, какое мне приходилось видеть»17, заметил один депутат, Рид встал, растягивая слова, провозгласил «спикер приказывает клерку записать имена членов палаты, присутствующих и отказывающихся голосовать» и начал перекличку 18. Моментально, по описанию репортера, поднялось невероятное столпотворение19: «Вряд ли когда-либо еще палату сотрясала такая буря возмущения, негодования и открытого угрожающего неповиновения, как в эти пять дней». Республиканцы громко выражали одобрение, демократы «кричали, вопили, стучали кулаками по столам», а рупор их будущего спикера Криспа из Джорджии восклицал: «Я взываю! Я взываю к председателю отменить приказ!» «Такого буйного мятежа еще не случалось ни в одном парламенте», – вспоминал потом один депутат. Спикер, сохраняя невозмутимость, тем временем продолжал выкликать имена: «Мистер Бланчард, мистер Бланд, мистер Блант, мистер Брекинридж из Арканзаса, мистер Брекинридж из Кентукки…»

Джентльмен из Кентукки, «выделявшийся благообразной сединой и сладкоречием», не выдержав, вскочил и крикнул: «Я не признаю диктата спикера и считаю его поведение революционным!»

Рид намеренно гнусавым голосом продолжал перечислять имена: «Мистер Буллок, мистер Байнум, мистер Карлайл, мистер Чипман, мистер Клемент, мистер Коверт, мистер Крисп, мистер Каммингз, – игнорируя свист, улюлюканье и крики «Долой!» и строго следуя алфавиту, – мистер Лолер, мистер Ли, мистер Макаду, мистер Маккрири…»

«Вы не имеете права, мистер спикер, считать меня присутствующим!» – рыкнул с места Маккрири.

Впервые спикер замолчал, выдержал паузу, как заправский актер, и сказал веско: «Председатель удостоверяет факт присутствия джентльмена. Вы же не будете это отрицать? Разве вас здесь нет?»

Рид, пренебрегая бедламом и негодующими возгласами, неторопливо назвал все имена на «С» и «Т» и довел перекличку до конца. Затем он взметнулся всей своей могучей фигурой, внушающей благоговейное почтение, и громовым голосом, способным сотрясти любой зал, объявил: «Председатель постановляет, что имеется кворум, как и предусмотрено конституцией».

Обстановка в палате накалилась до предела. Брекинридж из Кентукки потребовал поставить вопрос о нарушении правил. «Председатель отклоняет предложение», – заявил спикер.

«Я протестую против решения председателя!» – выкрикнул Брекинридж.

«Я предлагаю включить вопрос в календарь обсуждений», – вмешался республиканец Пейсон из Иллинойса. Демократы совсем разъярились: по сути он предлагал прекратить дебаты. Они один за другим вскакивали с мест, требуя дать им слово. «Боевой Джо» Уилер, низкорослый бывший кавалерийский генерал конфедератов, видя, что все проходы запружены возбужденными людьми, «продвигался из заднего ряда, перепрыгивая через кресла, как горный козел». Сохранял полнейшее спокойствие лишь демократ из Техаса: он продолжал сидеть, водя длинным охотничьим ножом по кожаному сапогу. Когда республиканец предложил, что все-таки следовало бы обсудить столь важную проблему, спикер согласился. Дебаты длились четыре дня, демократы не уступали, настаивали на прочтении каждой записи в журнале, каждого замечания и возражения по процедуре обсуждения и голосования, и каждый раз Рид засчитывал голоса всех молчащих флибустьеров, вызывая очередной приступ гнева и возмущения. Когда Мак-Кинли, как всегда угодничая публике, встрял в процесс перечисления имен и сам начал что-то говорить, Рид сурово сказал: «Джентльмен из Огайо не желает, чтобы его прервали».

«Я не желаю, чтобы меня прервали», – с готовностью согласился Мак-Кинли.

Всякий раз, когда Рид с демонстративным упорством считал голоса поименно и повторял «конституционный кворум наличествует», в лагере демократов поднимался неистовый гвалт. Одна группа депутатов, выкрикивая проклятия, ринулась по проходу, угрожая стащить спикера с трибуны, и одному очевидцу показалось, что «толпа вот-вот скинет его». Но на круглом белом лице Рида не дрогнул ни один мускул. Страсти, пылавшие внизу, передались на галереи для публики и журналистов, и те тоже начали кричать и потрясать кулаками, кляня спикера. «Люди словно сорвались с цепи, – писал репортер. – Депутаты носились с искаженными от злости физиономиями… извергая самую изощренную брань». Они обзывали Рида тираном, деспотом, диктатором, «осыпая ругательствами, как камнями». Больше всего им полюбилось слово «царь», воплощавшее самую жестокую форму самодержавия, и этот эпитет так и приклеился с тех пор к Риду-спикеру. Чем злее становились демократы, тем невозмутимее казался Рид, грузно развалившийся в кресле с «безмятежным подобно безоблачному утреннему небу выражением лица». Хотя секретарь и видел, как он кипел от гнева за письменным столом, приходя в личный кабинет в перерывах, в зале Рид игнорировал возмутительное и оскорбительное поведение коллег. Газета «Нью-Йорк таймс» сравнила его железную выдержку с «хладнокровием разбойника с большой дороги».