Кадын - Ирина Богатырева

Большой войны не было несколько лет, и все эти годы обходился праздник без пленников. Но этой осенью на дальнем выпасе увели скот. Люди собрались и догнали воров. Их было трое, двоих убили, а третьего, еще мальчишку, взяли себе. Он жил всю зиму в стане, и отец ездил смотреть на него и допрашивать. И мне рассказывал о нем. Это был мальчишка из степских, как и царевич Атсур, некогда живший у нас. То племя было нашим древнейшим врагом. Казалось, по пятам за нами шли они от самой Золотой реки. Как осел наш люд в этих горах, подоспели и степские, хотели выбить нас с хороших зимних пастбищ. Но после гибели царя и пленения царевича отошли и не являлись больше. До этой осени.

Отца тревожило это. У мальчишки он все пытался дознаться, как далеко стоит его племя, большие ли у них стада и кочевья. Но ничего не смог добиться: мальчишка был глуп, языка не понимал, звездного неба не знал и очень всего боялся. Что не явились за ним, говорило отцу, что эта была случайная встреча. Но и случайность была знаком.

Обо всем этом рассказывал мне отец зимой, и не лежала его душа к тому, чтобы отпускать пленника. Предвидение, дарованное нашему роду от Бело-Синего, тяготило его. Но традицию нарушить не мог. Потому велел людям, у кого жил мальчишка, обходиться с ним так, чтоб не хотел он уйти.

Так и вышло: когда вывели его к костру, упитанного, раскосого, темнолицего даже после долгой зимы, и стали спрашивать, хочет ли уйти, он замотал головой и сказал: «Нет». Глаза его были испуганными, и озирался он так, будто не знал, куда и бежать. Обычай был соблюден. Мальчика подвели к котлу с мясом, и он получил свою долю.

Я взглянула на отца: доволен ли? Но его лицо было мрачно, будто тревога не оставила его. Я подъехала и тихонько спросила:

– Отчего ты печален? Он не уйдет и не расскажет, где мы стоим и как живем.

– Это только голос собаки, сама собака еще за холмом, – ответил отец.

– Нам ли бояться войны?

– Степь большая, дочка. Атсур рассказывал, что в их семьях бывает по три или четыре жены, не считая пленниц, и взрослых братьев по двенадцать и более человек. Этот малец только и сумел объяснить, что был шестнадцатым сыном в семье, потому всегда ел не досыта. В наших домах столько и не уместится. Малец не знает, как имя царя, что правит ими, но мое сердце подсказывает, что это Атсур. В нем достаточно ярости для того, чтобы прогнать всех своих братьев. А если так, то он вернется, дочка. Сколь ни велика степь – Атсуру она станет тесна.

Мне хотелось говорить с отцом еще, но он похлопал Учкту по холке, давая знать о конце разговора, и отъехал. Парни и девы уже готовились состязаться в стрельбе из лука, дети до посвящения – в беге и метании дротиков, взрослые воины – в борьбе. Скачки еще не наступили, и я поехала смотреть стрельбу.

Стрельбище – ровная площадка длиной в две сотни шагов. В конце ее ставят фигуру из соломы и хвороста – всадник на коне в полный рост. На нем красным помечены точки: глаза, бок, бедро, шея, круп у коня, нос. Сперва стреляют сбоку, по пять человек. Кто выстрелит лучше, будет стрелять снова, когда поставят фигуру лицом. Точек для попадания сразу становится меньше. Тогда тоже стреляют впятером, те, кто уже победил в первой стрельбе. Наконец остаются не больше пяти человек и стреляют с коня. Все они получают ведро хмельного молока, а самый меткий – жирного барана и колчан со стрелами.

Когда я подъехала, несколько пятерок уже отстреляли, и те юноши и девы, кто хотел участвовать, толпились возле двоих парней, те раздавали кусочки синей нити, участники повязывали ее на плечо. Когда нить в мотке заканчивалась, больше не брали участников.

Мои девы, спешившись, стояли у изгороди и обсуждали, как стрелять вернее.

– Ветер боковой, – говорила Ильдаза. – Того гляди снесет. Ты видела, как Тиратка стреляла? С плеча, всей рукой дослала, потому и попала.

– Попала, потому что лук боевой взяла, – отвечала Согдай. – У такого лука тетива, что меч. Любой ветер на стрелу насадит.

– Да, лук охотничий сейчас слаб, – кивнула Ильдаза. – Не у всех, конечно. У Зонара, говорят, на охоте лук сильней, чем у другого воина. Он два года назад один из всех попасть мог, когда ветер в лицо дул. У некоторых стрелы не долетали до истукана, а он у коня морду в щепки разнес. Вот какой у него лук! Но раз в этом году Зонара не будет, так и смотреть нечего.

– Я и не думала, что охотники могут участвовать в стрельбе, – подала голос Очи.

– Отчего же нет?

– Они всегда с луком, не как пастухи. Зачем им лишнюю цель искать?

– Плохо же ты о пастухах мыслишь, – фыркнула Ильдаза. – Они тоже без лука не ходят. У нас все воины, что охотники, что пастухи. Потому и стрелять могут все.

– Раз все равны, я пойду, – сказала вдруг Очи.

– Тебе не стоит, – вставила я слово.

– Отчего же? Чем я хуже?

– Ты не как все, ты посвящена Луноликой.

– Те! Я охотник, а не Луноликой матери дева пока. Я еще своего не сказала слова.

И, не слушая меня, шмыгнула в толпу и стала ждать своей очереди за нитью.

Отстреляли еще три пятерки. Очишка мялась, ее оттесняли более рослые и крепкие воины, она же упрямо продолжала ждать.

– Не переживай, царевна, – с насмешкой сказала Ильдаза. – Ей хочется доказать, что она его во всем лучше.

– Зачем тебе разжигать ее?

– Те, разве это я? Все в ней самой!

– Тебе приятно видеть в них соперников?

– А ты думаешь, не так у них? Да она для него сразу была как дичь. Так и будет дичью, и ничем больше.

– Сколько в тебе злобы, Ильдаза, – я сказала тихо, но она была уже свирепая, и эти слова ее хлестнули, как плетка. Вспыхнув, она вскочила на лошадь и ускакала.

Мы вдвоем остались с Согдайкой и видели, как в последней пятерке прошла Очи на площадку и была лучшей, попав в нос коню. И потом в последней пятерке она была и тоже выиграла, попав метко в шею истукана. Наконец осталось восемь человек, и они стреляли по очереди, чтобы выбрать пятерых для конного стрельбища. Мы кричали Очи и хлопали, но тут из-за холма затрубили сбор на скачки, и я заспешила.

Круг для скачек был в дальнем конце долины. Там отводили две дороги: одна прямая и ровная, на ней скорость коня проверяли. Это небольшой круг, по нему пять раз проехать надо. Вторая – сложная и неровная, там ямы вырыты, местами земля вспахана, ветки лежат, – все, чтобы ловкость и зоркость всадника да ум лошади проверить. Хорошая лошадь через все препятствия легко пронесет. Эту дорогу один раз пройти достаточно. Кто же первым придет, тот и победитель. Ему дарят молочную корову и мед, а еще разрешают свести кобылицу из его табуна с жеребцом из царского. Двум другим, кто за ним сразу придет, дают по овце.

У начала дороги уже толпились люди. Старшие, кто не первый раз участвовал, стояли спокойно. Первогодки и второгодки от посвящения шумели, боялись, что им не достанется красной нити, которую раздавали участникам. Делали это Талай и Ануй, смехач на сборах у Антулы. Они сидели на развилке большого дерева, выше всех конных, и наделяли с шутками, иных заставляли подпрыгивать в седле, чтобы достать протянутую нить. Увидев нас с Согдай, Ануй закричал: