Византия сражается - Майкл Муркок

– Еще бутылку, – сказал мой друг. – А лучше две.

Официант покачал головой:

– Все шампанское вышло.

– Мы же едем только час!

– Мы едем уже три часа, ваше превосходительство.

– И у вас кончилось шампанское?

– Очень жаль. Война.

– О, это восхитительная война, не так ли? Артисты лишились тех немногих удовольствий, которые у них оставались. Вы отдаете публике все, а что получаете взамен? Лишь одну-единственную бутылку шампанского.

– Это не наша вина, ваше превосходительство.

– Тогда принесите мне бутылку бренди!

– У нас нет бренди в бутылках. Весь запас хранится в вагонах-ресторанах.

– Вы имеете в виду, что если мы желаем выпить, нам следует и поесть?

Официант вытащил свой блокнот.

– Заказать вам столик?

– Давайте сделаем по-другому. – Сережа встал, его тень нависла над нами. Он размял ноги, потом руки. – К утру я буду в агонии. – Он дотянулся до кармана сюртука, который бросил на свою кровать. – Разве вы не можете раздобыть нам всего одну бутылку, а, официант? – Он достал серебряный рубль.

Мужчина смотрел на него так, будто видел, как умирает его ребенок, и не мог спасти его.

– Никак нельзя, ваше превосходительство.

Со своего места я мог заметить тень проводника за спиной официанта. Он следил, чтобы того не подкупили.

– Все в порядке, Сережа, – сказал я. – Мы уже выпили много шампанского. Гораздо больше, чем могут себе позволить другие.

Танцор резко опустился вниз, отодвинув официанта.

– Когда будет обед?

– С пяти часов, ваше превосходительство.

– Тогда закажите на пять.

– Очень хорошо.

– И проверьте, чтобы у нас был аперитив.

– Постараюсь, ваше превосходительство.

Сережа вскочил, охваченный гневом, но официант уже скрылся в коридоре.

– Дима, мой дорогой, из-за войны мы все обречены на страдания. – Он посмотрел на меня как-то странно, сквозь прикрытые глаза. – Ты же не станешь меня винить?

– Конечно, нет.

– Я старался.

– Я видел.

– Думаю, я немного отдохну перед обедом. Почему бы тебе не поступить так же?

Я почувствовал сонливость и согласился, что это неплохая идея. Сережа вскарабкался на свою койку. Матрас прогнулся под тяжестью его тела. Я лег, не снимая рубашку и брюки, аккуратно повесив пиджак и жилет, и попытался уснуть. Но сильное волнение, которое я испытал чуть раньше, теперь сменилось чем-то вроде депрессии. Я с нетерпением ждал второй бутылки.

Пару минут спустя я услышал шорох, доносившийся с постели Сережи. Он сел по-турецки, судя по тому, как провис матрас, и через некоторое время сильно втянул носом воздух – один раз, потом еще. Звук был мне знаком. Я резко встал, чтобы застать соседа врасплох, и тотчас убедился, что он прижимал к носу короткую серебряную трубочку. Она вела к небольшой шкатулке, похожей на табакерку. Лишенный вина, Сережа перешел на кокаин. Он посмотрел на меня и убрал приспособление.

– Я как раз принимал свое лекарство.

– Болит голова? – спросил я, изображая полную невинность.

– Совсем чуть-чуть. Шампанское, сам понимаешь. И затем этот ужасный разговор с официантом.

– Тебе стоит поспать.

– Что-то мне не спится. А тебе?

– Меня клонит ко сну. – Это было не совсем верно, но я решил, что так правильней.

Я надеялся заполучить немного кокаина. В моем багаже все еще оставалось чуть более грамма, но я решил приберечь этот запас на крайний случай, когда потребуются силы для занятий. Теперь нашелся новый источник. Я решил заполучить адрес танцора, чтобы не потерять его из виду. Через него можно будет связаться с поставщиком, и одна из моих тайных проблем разрешится.

Сережа приподнял свою мягкую руку и взъерошил мне волосы:

– Не волнуйся обо мне, мой темноглазый красавец. Я уже чувствую себя лучше.

Я отшатнулся. В то время я очень мало знал о нравах, царящих в мире балета, но какой-то инстинкт предостерег меня. Я уверен, что официант и проводник, должно быть, догадались о намерениях танцора и сделали все, что могли, чтобы помешать ему. В наши дни такие наклонности, как у Сережи, считаются современной проблемой. Но они существовали всегда. Практически все, что характерно для нашего времени: пороки, политические теории, тирания, споры, явления искусства, – зародилось в России в ту эпоху. Петербургские дегенераты задали тон целому столетию.

Я отобедал с Сережей, потому что решил, что должен, но пил очень мало, считая каждый глоток. Когда мы вернулись в купе, он позволил мне переодеться в маленькой уборной. Я надел ночную рубашку и улегся в кровать. Мой сосед скрылся в туалете. Я услышал вполне естественные звуки. Потом он вышел.

Сережа был совершенно голым. Это не выглядело чем-то необычным – в те времена среди мужчин было принято вместе посещать баню и купаться обнаженными. Меня встревожило другое – его член раскачивался перед моим лицом, поскольку Сережа как будто никак не мог залезть на свою постель. Поезд начал двигаться немного быстрее, но мой спутник раскачивался надо мной совсем не из-за этого, его горячий, напряженный член касался моей шеи и плеча. Он начал извиняться. Я, конечно, будучи в замешательстве, ответил, что ничего страшного не произошло. Он сел на край моей кровати, как будто приходя в себя, и сжал мое плечо.

– О Дима. Какой ужас! Все хорошо?

Я сказал, что у меня все в порядке.

Он коснулся пальцами моей руки.

– Мне очень жаль. Я совсем не хотел испугать тебя.

– Я не испугался, – ответил я.

– Но я вижу, что ты расстроен.

– Нисколько.

– Ты стал таким строгим. – В глазах Сережи блеснули слезы.

– Тебе совершенно не нужно извиняться.

– Ах, но я хочу извиниться. Я чудовище. Ты понимаешь?

– У тебя исключительно благородная профессия. Русские всегда были великими танцорами.

Это, казалось, огорчило его. Что-то проворчав, Сережа выпрямился и медленно забрался на свою койку. Вскоре я услышал какой-то шум и понял, что он начал мастурбировать. Чувствуя какое-то оживление ниже пояса, я и сам слегка поразвлекся.

Я заснул, а когда проснулся, почувствовал какое-то неудобство. Было темно. В поезде царила полная тишина. Похолодало. Я оказался прижат к стенке вагона – Сергей улегся на мою койку. Когда я попытался шевельнуть затекшей рукой, в темноте зазвучал его низкий, медленный голос. Я почувствовал, как моего лица коснулось несвежее дыхание.

– Мне показалось, что тебе холодно, и я решил согреть тебя.