Обитель ночи - Том Мартин

— А кто-нибудь исследовал эти края?

— Нет. Даже не пытались. Миссия невыполнима. Их невозможно изучить даже с воздуха. Кто знает, что там внизу? Я знаком с шерпами, которые душой клянутся, что есть горы выше Эвереста, что существуют неизвестные царства и народы. Ламы считают, что некоторые долины заселены беженцами времен последнего ледникового периода. Пока весь мир был скован льдами или превратился в пепелище, там хранились семена цивилизации.

Нэнси нервно рассмеялась: его слова просто не укладывались в голове.

— Так кто из нас говорит, как Антон?

Второй пилот показал правой рукой вниз, на ущелье, расколовшее основание огромной горы.

— Лхаса, аэропорт Гонкар!

Сделав изящный вираж, самолет развернулся носом к ущелью.

На летном поле аэродрома на высоте двенадцать тысяч футов над уровнем моря Джек и Хуссейн вели энергичную беседу с двумя китайскими солдатами. Нэнси дожидалась у трапа самолета, впервые в жизни вдыхая чистейший прохладный воздух Гималаев. Прозрачность атмосферы повышала яркость света настолько, что приходилось щуриться. В двухстах ярдах в стороне заправщик лениво полз через летное поле к ожидавшему его самолету. Все купалось в этом чистейшем, ослепляющем свете. Нэнси чувствовала легкое головокружение и невероятный подъем в душе.

В руки одному из солдат сунули сверток. Второй стоял, курил и откровенно скучал. Вопрос, по-видимому, был решен. Джек махнул Нэнси, и она последовала за ним в поджидавший армейский джип. Халид незаметно удалился, не простившись. Никто из сидевших в джипе не улыбался. Джек постоянно озирался, словно ждал опасности отовсюду. Если их схватят при попытке дать взятку китайским солдатам, неизвестно, во что это выльется — и для них самих, и для солдат. Они выехали с летного поля и свернули на проселочную дорогу; лучи солнца пробивали клубы пыли. Фыркнув, джип притормозил, а солдаты закивали Джеку.

— Приехали, — сказал Джек Нэнси.

Она выбралась из машины. Как только они ступили на землю, джип развернулся и с ревом покатил обратно к воротам. Откашлявшись в оседающей пыли, Джек сказал:

— С каждым разом все хуже и хуже. Так, теперь будем ловить машину до Лхасы.

Незаконное передвижение, подумала Нэнси. Подкуп охраны, выезд с территории аэропорта, минуя охрану и паспортный контроль, — сплошные правонарушения. Ничего подобного она в жизни не делала. И чувствовала, что это лишь начало. Предстоит нарушить много правил, прежде чем все закончится.

— Пойдемте, — окликнул ее Джек. — Любоваться видами будем потом.

Она прошла вдоль темно-красных с белым стен вверх по зигзагообразному пролету лестницы и наконец увидела его перед собой: дворец Потала,[40]парящий как одинокий корабль в море облаков над главной площадью Лхасы. Он подавлял все остальные здания столицы. В нем с легкостью уместились бы самые большие храмы и монастыри Тибета. Но это зрелище навевает грусть, подумала Нэнси. Многие века во дворце кипела жизнь, он был домом для тысяч монахов, имел богатейшие библиотеки и просторные трапезные на сотни человек. Теперь там было пустынно, как в заброшенном городе. В высоченные двери не входили паломники из отдаленных уголков тибетской империи. Монахи не присматривали за десятками тысяч масляных ламп во внутренних коридорах — в этом больше не было нужды. Из уединенных келий и переполненных залов не неслись монотонные песнопения.

Дворец стал пустой оболочкой, памятником былому величию. Что-то угрожающее чудилось в асимметричных красно-белых стенах. Нэнси вспомнилась фотография авианосца «Арк ройял»: выведенный «на пенсию» корабль поставили в сухой док, перед тем как распилить.

На вершине самой высокой золотой башни развевался на ветру китайский флаг. Кучка монахов создавала видимость жизни, но сердце крепости — собор — давным-давно перестало биться. Главными посетителями были престарелые смотрители с можжевеловыми метлами или завербованные китайской разведкой монахи, следившие за обстановкой. Снаружи несли вахту бдительные солдаты. Всюду бродили с фотоаппаратами наготове толпы туристов из Китая. Они покупали традиционные тибетские чубы[41]и позировали перед камерами.

Нэнси и Джек стояли молча, потом Адамс проговорил:

— Когда я увидел его в первый раз, все было по-другому. Ощущение совсем иное.

В его голосе Нэнси различила нотки страдания, будто судьба дворца глубоко волновала его. Она взглянула на Джека — его лицо, обращенное к дворцу, было бесстрастно.

Он продолжил более жестким тоном:

— Странно… Ведь он уже «вышел из употребления». Наверное, люди еще верили, что Тибет обретет свободу, и дворец казался им символом надежды. Напоминанием о неудачной попытке сбросить китайцев.

— Когда это было?

— О, давным-давно. В те времена в Тибет было невозможно попасть — только если иметь кучу денег и поехать с экскурсией. Денег у меня не было, я был студентом и добирался автостопом из провинции Сычуань. Та еще поездочка. Одиннадцать дней в кузове грузовика до Лхасы. По ночам спал на мешках с мукой — довольно удобно, между прочим. К концу пути я весь побелел, каждая пора кожи и каждая складка одежды забились мукой. Единственным окошком была крохотная щель прямо над кабиной грузовика. Чтобы посмотреть в него, приходилось влезать на мешки и вставать на цыпочки. На одиннадцатый день мы двигались по плато Лхаса, я выглянул в «оконце» и увидел на горизонте белые стены и золотые ступы[42]дворца Потала. Впервые в своей жизни я приблизился к великой религиозной святыне…

Он умолк. Странно, подумала Нэнси. Похоже, Джек говорит искренне. На дне его потрепанной опасностями души сохранилось место для чистоты и созерцательности, и в то же время он груб и циничен. Где же баланс, сколько в этом человеке доброты и мягкости? Пожалуй, немного, крохотная часть. Джек наклонился к ней, и Нэнси показалось, что сейчас он раскроет перед ней еще один аспект своей внутренней жизни. Но вместо этого Джек прошептал: