Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов

«Вполне», — сказал сын. Отец усмехнулся.

«Кофту я довяжу внизу, — сказала мать, — Чтоб поясницу прикрывала».

Завтракать отправились в кухню. Мать извлекла из буфета армянский коньяк. «Наполеон» был спрятан в глубину буфета. Занял место рядом с бутылкой «Пшеничной». «Твой друг Николай приходил в ноябре с внуком, — пояснила мать, — принес бутылку, но мы пить не стали. Нужно ему позвонить. Я обещала ему обязательно позвонить, если ты приедешь».

«Как он? — спросил сын. — Пьет?»

«Водкой от него всегда попахивает, — сказал отец. — Утверждает, что работает реставратором, но врет, я так думаю. Мы как-то с твоей матерью встретили его случайно в нашем микрорайоне в воскресенье. Нес с несколькими еще мужиками краску в ведрах. В грязной рабочей одежде был. Отвернулся. Сделал вид, что не видит нас. Ну, мы тоже не стали его смущать. Разнорабочим, судя по всему, вкалывает, но стыдится».

«Значит, музыкантом он не стал… — сказал сын задумчиво. — А ведь на саксофоне играть учился, с «лабухами» дружил. Как он выглядит?»

«Ничего, — сказала мать и перевернула яишницу на сковородке. — Коротко стрижется, волосы-то у него, ты помнишь, всегда были редкие. Зато бороду носит. Очки как всегда в крепкой оправе. Коренастый такой, крепкий мужчина».

В маленькой кухне находилось два стола и горел вечным пламенем газ. Отец выпил рюмку коньяка. Сын выпил три. Мать не пила совсем. Сын хотел было отказаться от крепко прожаренной яичницы с салом, но, не желая обидеть родителей, стал есть. После яичницы мать положила ему селедки. В восемь утра! Отец молчаливо жевал, двигая складками кожи на шее и нижней челюсти, мать же, сидя отдельно за столом номер два, безостановочно сообщала информацию.

«…хороший он человек, Колька, самый лучший оказался из твоих друзей. К нам вот стал ездить почти каждую неделю с внуком, с Алешей… Не то что твой Чурилов, этого я не выношу, убила бы… Надо же, в Париже был, тебя видел дважды и к нам ни разу не зашел, о сыне единственном родителям не рассказать, да как же так можно!»

«Мать не любит этого твоего друга в кавычках, да и я, честно говоря, его тоже недолюбливаю, — пояснил отец, оторвавшись от жевания. — Скользкий он какой-то».

«Чтоб старикам о сыне не рассказать!.. — воскликнула мать зло. — А Колька к нам, к старикам, ездит. Последний раз перед октябрьскими был, так четыре часа просидел! А что врет он о своей профессии, то это от стеснения. Тем более, я ему тут рассказ твой читать давала, который в журнале, ему очень понравился… Твоего бывшего одноклассника Витьку Карпенко — ты помнишь его? — зарезали месяц назад. Только вышел из тюрьмы и в первый же вечер на свободе и зарезали. Приятель. Они пошли выпивать к девушке этого приятеля, а Витька опьянел и стал кричать, что знает ее как проститутку. Приятель его и зарезал. Похоронили… Между нами говоря, и поделом ему. Поганый парень был. Сидел бессчетное количество раз, мать его бедная женщина…» «А что сталось с другим Виктором, Головашовым? Ты писала, что он в Средней Азии служил…»

«Ох, этого из армии давно выгнали. За пьянство. Рабочим работает на «Серпе и Молоте», там, где ты, сын, когда-то работал».

«В армии такие не нужны», — прокомментировал отец и зажевал опять.

«Дослужиться до майора и закончить пролетарием в сорок пять лет. Я себе представлял, что он в Афганистане…»

«Друга твоего Костю, как ты, наверное, знаешь, освободили. Несколько лет он на Колыме на поселении прожил. Теперь живет в Днепропетровске. Женился. Работает на заводе. Я его мать недавно в медицинской консультации встретила… Ты знаешь, я ее не очень люблю, еще с тех пор, как, помнишь, Костя твое пальто в школе одел, в четвертом классе еще… но с тех пор, как ты за границу уехал, она на меня с симпатией поглядывала. Вроде у нас у обеих сыновья непутевые были: ее в тюрьме, мой за границей. Теперь, когда у нас в стране тебя признавать начали, она волком на меня глядит… правда, я ее редко встречаю, раз в год… А о том, что ты за границу уехал, я ей не говорила, она сама откуда-то узнала…»

«Ну, прямо волком, скажешь же, мать, — отец покачал головой, не соглашаясь. — Она просто неприветливая такая. Больная, может, да и что хорошего в ее жизни…» «Волком, волком… — повторила мать. — А дядя Ваня Захаров, моей подруги тети Кати муж — помнишь его? — в госпитале от рака помирает. Матом ругается, кричит, умирать не хочет. Его главврач приходил стыдить. Мол, совесть у вас есть, товарищ гвардии полковник запаса, так матюгаться?! А дядя Ваня ему сказал: «Гвардеец и фронтовик должен умирать с музыкой. Потерпи немного, «коновал», скоро у тебя тихо в палате будет».

«Молодец дядя Ваня. — Глаза защипало, и матрос прикрыл их ладонью, дабы не показывать слабости. — А что такое «коновал»?

«Ветеринаров в ваше время так называли, ну и докторов дразнили «коновалами», — сказал отец.

«А сын их Валька — помнишь его? Тот, который у тебя книжку стихов Евтушенко украл, так с ним что-то случилось, окривел он весь. Вирус, что ли, какой-то редкий его поразил: толстый, косой, одна нога по земле шаркает. Жрет постоянно. Я к дяде Ване в больницу приехала, груш ему привезла. Гляжу, а Валька уж их нажевывает во всю. Я ему сказала: я не тебе, но отцу твоему больному груши привезла…»

Отец улыбнулся: «Видишь, какая мать у тебя боевая женщина».

«А что, я же не ему груши привезла…»

«Я помню, он гири тягал, здоровый был парень», — сказал матрос.

«Вирус его скрючил, — сказала мать. — И жена его развелась с ним из-за этого. Один он в Москве живет…»

«Ты мне его все в пример ставила. «Вот Валентин, ласковый такой, целоваться всегда подходит…»»

«Вот и доцеловался», — отец встал.

«Твоя Анна, слава Богу, к нам не приезжала уже давно. Исчезла куда-то. Может, в Киев к сестре уехала. И как ты с ней, сумасшедшей, жил, сын мой…» — Мать неодобрительно покачала головой. Она всегда не одобряла связь сына с Анной — женщиной старше его и психически больной. Однако последние четверть века (он знал это из материнских писем) мать его продолжает общаться с Анной, по-прежнему не одобряя ее. Ездит к ней в психбольницы, принимает ее у себя. Кормит и даже шьет ей платья! «В последний раз я к ней в больницу приходила, так ее на буйном держали. Вышла, вся в царапинах, рубашка на ней разорвана. Это она подралась там. Мне потом медсестра рассказывала. Расшвыряла всех, сильная, весу-то много и кричит: «Вы все тут простые бабы, вы грязь в сравнении со мной, вы никто. А я великолепную жизнь прожила, с известными людьми знакома была. Я во всех лучших ресторанах пила да ела, шампанского одного сколько выпила! Вам такой жизни не видать, тихие идиотки!» Она все адрес твой у меня хотела выманить. Как придет в гости, так начинает шарить по шкафам: «Дайте мне его адрес, я хочу ему написать!»

«Адрес она у тебя-таки украла. Когда я жил на улице Архивов, я получил от нее несколько писем…»

Отец поехал на работу к двум часам. Оказалось, что отец его работает! Начальником отдела кадров в… «Обществе спасения на водах». «Не из-за денег, — пояснила мать, — но чтобы не умереть без дела. Сбережения у нас есть, еще и останутся. И квартира останется. Все это кому же, когда умрем, перейдет? Государству? Я не хочу, чтобы Государству нами нажитое доставалось». — Мать оглянулась по сторонам, словно опасаясь, что Государство услышит ее. — А ты что, не хочешь на Родине жить?» — спросила она внезапно.