Дар Прозерпины - Андрей Дыфо

– Где-то тонет человек, – сказал он.

– Ну а тебе-то что? Мало ли кто сейчас тонет! – ответил Иванов.

– Тонет много людей, но этого мы можем спасти.

– В своем ли ты уме, Фрумкин, Глашатай, Предвестник? Посмотри, на чем мы плывем. Знаешь, как это называется?

– Как?

– Подручное средство, вот как. Шкаф – не яхта или корабль! Куда нам сейчас третьего, сами еле держимся.

– И все же нам надо спасти этого человека. Если не спасем, совесть потом заест.

Иван Иванович нахмурился, принял недовольную позу и скрестил на груди руки.

– А знаешь ли ты, о почтальон, что это твой начальник, который и палец о палец не ударил, когда была возможность повысить тебе зарплату?

– Ну и что?

– А знаешь ли ты, о Лев Фрумкин, что из-за него ты сидишь на своей должности вот уже десятый год подряд и повышения тебе не дождаться по крайней мере столько же?

– Каждому – свое. Мне моя работа нравится.

– Как видно, ты упорный малый, но глупый. Хорошо, ну а знаешь ли ты, что Олег Петрович Потапов о тебе рассказывает за глаза?

– Нет. И знать не хочу.

– А напрасно. Прямо-таки очень зря. Ведь если бы ты захотел об этом узнать, услышал бы о том, что ты, товарищ почтальон, никому не нужная шестерка, туп как валенок и прост как три копейки. И это далеко еще не все. Список можно продолжать.

– Иван Иванович, вы можете говорить все, что вам заблагорассудится, но этого человека я обязан спасти.

– Запомни, о почтальон, ты никому ничем не обязан. Кроме, конечно, своего начальства, да и то только девять часов в сутки, по будням, с часовым обеденным перерывом, ибо именно столько длится рабочий день. А сегодня, кстати, что у нас? А ну-ка вспомни! Сегодня – воскресенье, так что этого человека ты не только не обязан спасать… но и… но и… Короче, можешь не спасать. Если честно, он бы на твоем месте ради какого-то почтальонишки и пальцем не шевельнул.

Фрумкин пожал плечами:

– Плохой он или хороший, мне все равно. Недостатки есть у каждого, но это еще не повод для того, чтобы отказать человеку в спасении… Если возникнет необходимость, мы с моим начальником поговорим об этом потом.

После этих слов князь духов лжи Пифон пустился в замысловатые рассуждения о добре и зле, о начальниках и подчиненных, о долге и спасении, но Фрумкин перестал его слушать и, знай себе, подгребал позаимствованной из шкафа створкой в направлении тонущего Олега Петровича. Иван Иванович, видя, что Фрумкин его игнорирует, с новыми силами принялся увещевать бедного Предвестника:

– Ну вот, ты меня не слушаешь. А напрасно, между прочим. Сам подумай, ты его вытащишь, а он, может быть, тебя уволит через месяц. (По секрету сказать, так оно и будет, через месяц, нет, даже раньше, ты на почте работать уже не будешь.)

– С чего бы это?

– Как – с чего? А ты поставь себя на его место. Оказаться в таком положении… перед подчиненным. Я имею в виду, в таком зависимом положении… Нет, ну вы только посмотрите, начальник зависит от какого-то слабоумного почтальона, о котором сам рассказывал, что он туп как валенок и прост как три копейки. Ну, куда это годится! Нет, Фрумкин, так определенно дело не пойдет… Ты чего, в святые метишь? Но это, пардон, уже не удастся. Поздновато спохватился.

– Да никуда я не мечу, Иван Иванович, сначала надо спасти Потапова, а уж потом и разбираться, что к чему.

– Ну вот, у вас, людей, всегда так. Сначала делать, а потом думать. Ну что ж, давай дерзай. Только потом не пожалей и, если что, пеняй на себя. И помни, я предупреждал.

В это время шкаф поравнялся с едва живым Потаповым, который из последних сил протягивал из воды руки. Лев помог ему вскарабкаться на шкаф, отчего импровизированное суденышко почти скрылось под водой. Олег Петрович, энергично отплевываясь, бормотал какие-то слова благодарности, кажется, толком даже не поняв, что своим спасением он обязан собственному подчиненному Льву Фрумкину.

* * *

Ненастье затихало. Ураганный ветер больше не сшибал с ног и не срывал крыши с домов. Струи воды, низвергающиеся с небес, как-то постепенно превратились в занудный моросящий дождик. Повсюду царила сырость, спасительный для горожан холм превратился в нагромождение грязи. Люди, нашедшие на нем пристанище, выглядели жалкими, изможденными, осунувшимися.

Шкаф, на котором восседали Иван Иванович, Фрумкин и Потапов, постепенно причалил к тому самому холму. Сойдя на берег, Иван Иванович торжественно провозгласил прибытие Предвестника. Народ, как водится, безмолвствовал. Кругом усталые, загнанные, хмурые взгляды, от которых никуда не деться, которые исподлобья следят за тобой, что бы ты ни сделал. Вместо приветствия кто-то из стоящих на берегу с размаху швырнул во Фрумкина грязью. Тот и не пытался увернуться. Он просто стоял, понурив голову, опустив глаза, совершенно покорившись судьбе.

– Проваливай отсюда, почетный гражданин, – выкрикнул кто-то.

– Все из-за тебя. Откуда ты такой взялся на нашу голову? Жили без тебя спокойно, так нет же, найдется идиот…

– Что стоишь, изверг, – прошамкала какая-то старуха, – чтоб ты сдох, проклятущий!

Вдруг среди неодобрительного шушуканья и гомона раздался голос, не разделяющий общее настроение. Тут же все смолкли и прислушались, обернувшись к говорившему.

– В конце концов, чем провинился этот человек? Да ничем. Воля каждого была прийти на почту, а потом на стадион… – Кто-то узнал в говорившем Кирилла Матвеевича, директора мелькомбината, и крикнул:

– Да побойтесь Бога, Кирилл Матвеевич, что вы говорите?

– Я-то прекрасно понимаю, что говорю! – парировал директор мелькомбината, но после этих слов на него обрушился поток гневных реплик подавляющего большинства собравшихся на холме. Чтобы унять людскую массу, снова потребовалось вмешательство Иванова-Пифона.

– Люди, люди, ну скажите, что плохого в поступке Фрумкина. Без него вы бы жили серой никчемной жизнью и не знали бы, что иногда за нее стоит побороться. Кроме того, вы сами захотели дождя после жары. Не так ли? Или кто-то запамятовал, и надо напомнить? Или кому-то надо преподать уроки искренности? Что ж, я могу, если надо. Прошу записываться. Плата умеренная, – съехидничал, как всегда, Иван Иванович.

– Спасибо, мы как-нибудь сами разберемся, – пробурчал кто-то из передних рядов.

– Лучше серая жизнь, чем такое, – крикнули откуда-то издалека, отвечая на первую часть фразы Иванова.

– Да чем вам «такое»-то не подходит? К чему, собственно, претензии? Хотели, чтобы было жарко, нате, пожалуйста! Захотели воды – получите! Чего еще изволите? – Иван Иванович мгновенно откуда-то извлек чистейшей белизны накрахмаленное полотенце, перекинул через руку и отвесил толпе собравшихся небольшой поклон.

Толпа поначалу не поняла, что это? Очередная мистификация? Кто-то шепнул: «Это провокация». Других же подмывало: «А, может, все-таки воспользоваться предложением и что-нибудь „заказать“?» Но и риск велик. Сначала из жары в воду, а что на этот раз? В толпе шушукались, но к единому мнению так и не пришли. Наконец нашелся кто-то неробкого десятка, но, вот незадача, опять из задних рядов, и гаркнул: