Королевство Краеугольного Камня. Книга 2. Первеницы мая - Паскаль Кивижер

Чем ближе был миг, когда нужно было вводить иглу, тем сильнее он воодушевлялся, но в последнюю секунду все же решил уточнить:

– Это как кровопускание, ваше величество, но хуже.

– Приступайте.

– Я должен буду обнажить артерию, сир, чтобы вы понимали. Сперва надрез на коже, потом немного покопаюсь, найду лучевую артерию, вытяну ее к поверхности и буду держать, подсунув под нее нить.

– Приступайте, я сказал.

– Может статься, что вы лишитесь артерии, должен вас предупредить.

– Приступайте уже, в конце концов!

– Будет больно, ваше величество, это как кровопускание и вскрытие одновременно. Телята мычат, ягнята блеют.

– А я, если через секунду не увижу надреза, вас уволю!

Плутиш сделал надрез. Нашел артерию, ввел иглу. Тибо было больно. Но он не горел желанием смотреть, как все происходит, и глядел в потолок, представляя океан. Вторую иглу ввели в вену Блеза, поднеся их руки друг к другу. Свежая, молодая, здоровая кровь донора потекла в вены пострадавшего.

Через считаные минуты губы Блеза начали розоветь, пульс ускорился. Тибо же незаметно наваливался на спинку кровати. Руку кололо, вся комната кружилась каруселью. Но каждая красная капля жизни, покидавшая его тело, чтобы влиться в тело Блеза, чуть облегчала груз вины. Ведь это он бросил Блеза прямо в пасть Стикса и до конца своих дней себе этого не простит. Такого жизнерадостного, такого талантливого, такого любящего жизнь человека. Почему жизнь его вдруг сделалась такой хрупкой?

Врачи не имели понятия, сколько крови нужно пациенту и сколько может отдать донор. Плутиш радовался обильному кровопусканию и не замечал, насколько бледен король. Когда Лисандр в последний момент успел подставить Тибо стул, Фуфелье объявил, что нужно кончать процедуру.

– А теперь пускай Корбьер покажет нам, как управляется с иголкой, – сказал он. – Иди сюда, Корбьер, ты займешься Френелем. Пациентом легким, очень легким – совсем неподвижным. Для новичка в самый раз. А уж к королю ты не притронешься.

Лукас молча повиновался.

– Не тяни так резко, Корбьер, это тебе не снасти ворочать, – придрался Плутиш. – И держи иглу ближе к концу, это тебе не гарпун. И шов попрямее, а? Не парусину латаешь.

– После этого матроса и ушивать нечего будет! – усмехнулся в пышные усы Фуфелье, гордясь каламбуром.

– Он справится? – раздраженно перебил их Тибо.

– Кто, сир? Корбьер? Еще посмотрим.

– Да нет же! Господин де Френель.

– Ох, сир. Спросите лучше того, кто человеческую кровь предложил…

Тибо задержал взгляд на недвижимом Блезе. Казалось, будто он высечен из серого мрамора, а глядя на горло в швах, можно было лишь догадываться о невообразимой свирепой сцене. Череп Блеза уродовал чудовищный бугор. Фуфелье искал коловорот, чтобы его пробурить.

– Завтра будет понятнее, сир, – сказал Лукас. – Может случиться, сир, что его организм не примет вашу кровь. А возможно, он так и будет спать.

– Всю жизнь? – спросил Лисандр.

– Несколько дней. Пока не умрет от жажды и голода…

– Блез де Френель не позволит себе умереть от голода, Лисандр, он слишком любит поесть, – заверил его Тибо, потрепав по голове.

– В любом случае, сир, – подытожил Лукас, – вы уже сделали для него все, что могли.

– А вот тут ты ошибаешься.

Тибо мог еще припереть Жакара к стенке. Уничтожить пса. Отомстить за Блеза. Он резко встал. Комната заплясала вокруг, превратившись в звездное небо. Он рухнул обратно на стул. Овиду, чтобы вывести короля из больницы, пришлось почти нести его на себе. Но знай он, что ждет их впереди, возможно, он отнес бы его прямо в постель.

Они направились в северное крыло, которое сторожили двое помощников мирового судьи. Им дан был приказ никого не пропускать, но перед королем они учтиво расступились. В конце коридора большая и липкая лужа крови отражала мутный свет из грязного окна. Видимо, пес испачкал в ней лапы, потому что кровавые следы вели к приоткрытой двери, за которой раздавались всхлипывания.

Это была комната Амандины – выбеленная известью каморка размером со шкаф. Прислонясь к косяку и держась за больную руку, Тибо поначалу разглядел лишь мантию присевшего на колени мирового судьи и лысину склонившегося рядом помощника. С кровати доносилось что-то похожее на вой: смесь ужаса, боли и отчаяния. Судья с помощником пропустили короля, и Тибо увидел служанку: она лежала, подтянув колени к груди, обхватив руками голову, во рту у нее была льняная ночная рубашка, а по подушке расползалось нимбом красное пятно.

– Что здесь такое?

Судья взглянул на короля, не в силах ответить. Никогда еще ему не приходилось произносить подобное.

– Господин судья, что происходит? – настаивал Тибо.

– Ей… сир… ей отрезали язык.

У Тибо вырвалось проклятие. Его душила злость. И куда сильнее, чем в день возвращения на остров, когда он обнаружил Жакара с короной на голове. Потому что одно дело – корона, и совсем другое, куда более важное, – кровь подданных. Зря он не запер его сразу. Положился на время, на традиции королевства, семейные принципы. Он ничего не понимал в изменах.

– Мерзавец! Мерзавец!

Судья, никогда не обвинявший кого-либо без доказательств и не приговаривавший без суда, осторожно спросил:

– Кто, сир?

– Кто?! Вы прекрасно знаете, кто, господин судья. Следы пса, его укус, увечья, так кто же еще? К тому же есть свидетель: Лисандр видел его собственными глазами.

– С юридической точки зрения, сир, свидетельство ребенка…

– Во-первых, он никогда не был ребенком. Во-вторых, у меня нет времени ходить вокруг да около. Я должен схватить Жакара. Он уничтожает все, до чего дотронется.

Овид тем временем тер себе лоб, пытаясь понять то, что у него в голове никак не укладывалось. И наконец решился спросить:

– Но зачем вообще отрезать язык немой?

– Она не была немой, – раздался позади них голос.

Тибо резко обернулся, и все поплыло у него перед глазами. Он думал, что это ему мерещится: перед ним стояла Эма с большим животом, а рядом Брюно Морван – предатель собственной персоной.

– Но, госпожа, Амандина за десятки лет не произнесла ни слова… – возразил судья.

– Чего только не сделает человек под угрозами, ваша честь. К тому же остальные слуги рядом с немой безграмотной служанкой уж точно язык за зубами не держали. Бьюсь об заклад, для северного крыла Амандина служила ежедневной газетой.

Про себя Эма подумала, что теперь ей ясно, откуда Сидра узнала, что у нее родится девочка: наверняка Мадлен на каждом углу раструбила свое «дочь-сын-сын-сын».

– И чего вы ждете, почему не несете ее в больницу?