Власть - монополия на насилие - Олег Кашин

29 июля. Я не уверен, что высказывания Любови Слиски о Платоне Лебедеве стоит связывать с тем, что в новой Госдуме Слиски уже не будет. То есть, наверное, это имеет какое-то значение, и вообще, у нас часто политические отставники превращаются в оппозиционеров, но вряд ли Любовь Слиска пережила такое превращение.

Политически про Любовь Слиску все понятно — много лет ее главным аппаратным конкурентом был ее земляк Вячеслав Володин, теперь он главный по «народному фронту», и Любови Слиске в «народном фронте» нечего делать. Но это совершенно не объясняет, почему Слиска заговорила теперь о Платоне Лебедеве. Любовь Слиска — это не Михаил Касьянов и даже не Сергей Миронов. Любовь Слиска на протяжении всей своей политической карьеры была, если можно так выразиться, идеальным единороссом. Человеком, единственным свойством которого была принадлежность к номенклатуре. Человеком, который всегда согласен с начальством и всегда готов поддержать его. Даже если бы Владимир Путин начал вдруг публично есть детей, Любовь Слиска первой бы одобрила это решение.

А теперь вдруг что-то изменилось. Любовь Слиска называет суд над Платоном Лебедевым дуростью и говорит, что готова оплатить стоимость якобы потерянного Лебедевым х/б костюма. По меркам современной российской политики это невероятный демарш. А вся карьера Слиски всегда была абсолютно противоположна любым демаршам.

Но Любовь Слиска, мне кажется, просто не задумывалась ни о каких демаршах. Просто она может теперь позволить себе говорить, что думает. А что можно думать по поводу процесса над Платоном Лебедевым — тут, мне кажется, вариантов нет, и слово «дурость», использованное Слиской — может быть, самое мягкое из всех возможных слов. Кремль привык полагать, что вся критика его действий инспирирована какими-то врагами — Америкой, беглыми олигархами и Бог знает кем еще. И вот в этом смысле высказывание Слиски может, мне кажется, принести пользу. Кремль ведь все знает про Слиску, Кремль знает, что за ней не стоит ни Америка, ни мировой сионизм, ни Борис Березовский. И вот она называет суд над Лебедевым дуростью — может быть, те, кто эту дурость устроил, послушают Слиску и устыдятся?

27 июля. По, как мне кажется, вполне весомым причинам я очень не люблю российское молодежное движение «Наши». И то, что оно было с симпатией упомянуто в манифесте норвежского террориста Брейвика, по идее, должно было привести меня в восторг. Понимаете, да? Человек вначале тепло отзывался о нашистах, а потом пошел убивать.

При желании к двум этим обстоятельствам можно относиться как к звеньям одной цепи. И на основании брейвикского манифеста можно сделать какие-то выводы о движении «Наши». Но если бы я стал делать такие выводы, это, конечно, было бы нечестно. Мало ли, что и о ком писал Брейвик. Не думаю, что что-то из написанного или сказанного им может оправдать то, что он сделал. И не думаю, что текст его манифеста может, как-то повлиять на отношение к кому-то из тех, о ком он писал. У меня и так достаточно оснований не любить нашистов. Зачем же притягивать за уши дополнительные и не имеющие никакого значения аргументы.

Вообще, стоит признать, что брейвикская «Декларация независимости Европы» — это замечательный подарок всем демагогам и обманщикам, потому что Брейвик на тысячу с лишним страниц своего текста написал вообще обо всем на свете. Брейвику симпатичен папа Римский. При желании, при должном умении из этой симпатии можно выстроить убедительную антикатолическую теорию. Брейвику симпатичен Путин? И о том, что это неспроста, уже сказано и написано даже слишком много не вполне честных слов.

А чемпионом среди интерпретаторов Брейвика стоит назвать члена Общественной палаты Максима Леонардовича Шевченко, который говорит о Брейвике, что «этот человек был одновременно крайним любителем политики Израиля». Второе: «этот человек был гомосексуалистом». И третье: «он был неонацистом». И делает вывод: «Мы уже не первый раз видим, как в европейском пространстве совпадают три вещи — неонацизм, гомосексуализм и радикальная симпатии к Израилю, вплоть до готовности убивать других».

Вообще есть такой практически всегда работающий закон любой полемики на любую тему — в любом споре одна сторона рано или поздно вспомнит Гитлера, и спор на этом можно будет считать закончившимся. Это называется «закон Годвина». Максиму Шевченко удалось соединить «закон Годвина» с традиционным для всякого мракобеса тезисом, согласно которому во всем виноваты жиды и пидорасы.

Если бы Максим Шевченко был простым блогером, его, как это принято у блогеров, можно было бы назвать троллем. Он, в общем, и есть тролль. А то, что он по совместительству является одной из главных говорящих голов нынешней власти, так это власть у нас такая, что только троллю под силу быть ее говорящей головой.

26 июля. Знаете, как в учебниках ботаники или зоологии на фотографии какого-нибудь микроорганизма или лишайника рядом с этим микроорганизмом или лишайником кладут монетку или спичечный коробок, чтобы был понятен масштаб — вот примерно так выглядит случившаяся на днях полемика между «Единой Россией» и Михаилом Горбачевым. Горбачев сказал, что «Единая Россия» тянет страну в прошлое, и вот «Единая Россия» ему отвечает, я процитирую секретаря президиума ее генсовета Сергея Неверова: «Можно долго рассуждать о том, может ли человек, который пышно отмечает свой юбилей в Лондоне, категорично заявлять, чего хочет или не хочет российский народ».

«Сам дурак» — вообще-то это и так самый слабый полемический прием из всех существующих, но тут ведь еще и контекст важен. «Вы тянете страну в прошлое!» — «А ты юбилей в Лондоне праздновал!» — этот диалог и сам по себе достоин «Собачьего сердца», а в случае с «Единой Россией» он звучит еще более смешно и жалко.

Только что лидеру «Единой России» вначале дали, а потом передумали давать не самую престижную немецкую премию «Квадрига», и соратники Владимира Путина по этому поводу произнесли достаточного много обиженных слов, из которых можно сделать вывод, что даже в случае с несчастной «Квадригой» заграничное признание для единороссов имеет какое-то значение. И вот теперь Сергей Неверов из «Единой России» ставит Горбачеву в упрек лондонский юбилей.

Если бы Горбачев решил продолжить эту полемику, он бы мог сказать Неверову: «Ну да, мол, я праздновал юбилей в Лондоне, а у тебя никогда не будет такого юбилея, потому что ты секретарь президиума генсовета, а я Горбачев». Но, думаю, Горбачев Неверову отвечать не станет, потому что и так всем все понятно.

Кроме упреков по поводу лондонского юбилея, Сергей Неверов предъявил Горбачеву еще некоторое количество претензий, снова процитирую: «Сотни тысяч предприятий по всей стране встали, людям месяцами не выплачивали зарплату, а государство пытались растащить по частям». После этого, по словам Сергея Неверова, к власти пришел Владимир Путин, чтобы «собирать страну, восстанавливать экономику, преодолевать нищету».

Противопоставление путинской стабильности «лихим девяностым» — это уже давно ключевой пункт единороссовской идеологии, но только Сергею Неверову удалось сформулировать эту идею так четко: был Горбачев, при котором предприятия встали, и людям не платили зарплату, а потом пришел Путин, при котором предприятия ожили, и зарплата снова появилась. Не хватает только какого-то важного эпизода — Сергей Неверов почему-то умолчал о том, как, собственно, власть перешла из рук Горбачева в руки Путина. И понятно, почему умолчал — иначе пришлось бы рассказывать о Борисе Ельцине, а его в картине мира Сергея Неверова, видимо, просто нет.