Палачи и герои - Сергей Зверев

Иван учился играть и менять маски. Гладышев утверждал, что у него природный талант, и обещал дать ему рекомендации в театральное училище. Когда подчиненный допускал огрехи в работе, то начальник добавлял: «В театральное жирно будет. В клоунское».

Жаркое лето перевалило через середину. Началась операция Первого Украинского фронта по освобождению Львова.

– Считай, что вся Западная Украина скоро наша, – говорил майор. – Со всеми лесами, полями и бандеровцами.

Однажды утром в кабинет, где Иван подшивал дело оперативной разработки на руководителей местного провода, заскочил Гладышев:

– По коням, пехота. В Бережанском районе банда. Людей порезали. Войска им на хвост сели. Мы должны поучаствовать…

Не меньшими врагами, чем партработники, комсомольцы и сотрудники органов НКВД, для оуновцев являлись заезжие русские специалисты. Строители, механики, учителя, агрономы. Они здесь не нужны. Они символизировали, что Россия обустраивает эти земли как свои. Убеждали, что кацапы хотят помочь. А это вредно. Поэтому заезжие специалисты шли под нож в числе первых.

Одиннадцать человек – механизаторы и инженер. Зачем они приехали сюда? Приводить в порядок сельхозкомплекс? Сельхозкомплекс нужен свободной Украине? Это же колхозы. Колхозы – вред. Русские на украинской земле – вред. Приговор – жестокая смерть.

Каратели из специальной группы СБ, подчиненной лично Дантисту, зашли в небольшой городок, где разворачивалась машинно-тракторная станция. Застрелили двух милиционеров и захватили механизаторов – двух женщин и девять мужчин.

В лесу оуновцы позабавились с ними от души. Женщин пустили по кругу, потом взрезали им животы и забили соломой. Мужчинам обрубали топором руки, ноги и головы. Ибо Дантист всегда внушал: «Казнь ради казни есть бессмысленная жестокость. Казнь ради назидания – это жестокая необходимость».

Планов у зондеркоманды было еще много. Они планировали посетить еще пару деревень, разобраться с руководством сельсоветов, как обычно, прибив повешенным на спины табличку: «Это труп предателя украинского народа, защищавшего Советы. Если кто-нибудь придет работать на его место, погибнет точно так же». Но их прижали войска НКВД. Оцепили окрестности, выставили заслоны. И команда попалась в ловушку.

Приданные бойцы УПА в количестве двадцати человек пошли на прорыв. Командир зондеркоманды Сивый помахал им рукой, провожая на смерть, а свою группу из семи человек повел выживать. Слава богу, именно в лесах находился известный ему тщательно скрытый схрон, где можно просидеть и месяц – благо продуктов и проточной воды хватало. Но не на всех. Те два десятка, которые ушли под пули НКВД, были бы здесь лишними.

И теперь в монументальном бетонном подземном бункере, для каких-то нужд построенном еще немцами года два назад и переданном УПА, зондеркоманда готова была выжидать до той поры, пока НКВД не снимет заслоны.

– Альберт, а чего это ты такой бледный? Кислорода нема? – хохотал крупный, похожий на упитанного хряка, усатый Ивась.

– Только в обморок не падай. А то нас тоже испугаешь, – вторил ему Цыган.

Адвокат зло посмотрел на своих спутников. Он отлично помнил, как вместе с этими палачами участвовал в акции на Волыни. Как этот самый балагур Ивась вырезал сердце у живой девушки, потом держал его в руке, а Цыган стоял с хронометром, мерял, сколько секунд оно будет биться вне тела. Да, у этих ублюдков врожденная тяга к знаниям.

Тогда, во время волынской резни, в душе Адвоката что-то надломилось. Говорят, человек привыкает ко всему. Он не привык.

В польской деревне, когда пилили пилой старшину села, Адвокат грохнулся в обморок. После этого его авторитет среди этих людей был погублен. Но они побаивались его из-за близости к Дантисту, зато за глаза в выражениях не стеснялись и именовали его не иначе, как «обморочным». В последнее время, видя, что он теряет доверие начальства, уже и в глаза называли его так.

– Ну что, обморочный, тяжела солдатская доля? – не унимался Цыган. – Это тебе не в судах заседать…

Адвокат с ненавистью посмотрел на них. Кто бы мог представить, как они ему противны. И как противен весь этот насквозь пропитанный ложью и кровью мир. Где друзья вовсе и не друзья. А враги… Иные враги куда лучше друзей.

– Помню, девочка – тощенькая такая, – завел один из своих веселых рассказов Ивась. – Полячка. Голодненькая. Ну я ей – есть небось хочешь? Ну, полакомись мясцом. И перед ней ведро ставлю, где ее мамаша порубленная, по частям. Ох, умора… Но она, кстати, в обморок не упала. Почему это, а, пан Альберт?

– Пойду осмотрюсь, – сказал Адвокат, повесив на плечо немецкий автомат.

– Э, ты куда? – заволновался Цыган.

– Осмотрюсь наверху… Если кто-то забыл, кто тут надзирающий от Безпеки, то я напомню… Позже. И жестко, если кто не поймет.

Они все тут же замолкли, поскольку знали, что, несмотря на утерю авторитета, этому человеку ничего не стоит сделать так, что они сами пройдут через круги ада и никакие прежние заслуги не помогут. Но командир зондеркоманды Сивый зло переглянулся с Ивасем, его ближайшим товарищем, и едва заметно прищелкнул пальцем.

«Ну вот и решили они меня кончить, – вдруг с ясностью осознал Адвокат. – Спишут на боевые потери. А если не кончат сами, то рано или поздно это сделает Дантист. Или русские. Нельзя служить смерти и быть свободной от нее».

Он был совершенно спокоен. Вышел в предбанник. Вытащил из кармана советскую гранату «Ф-1», русские такие называют «лимонками» – штука удобная и убойная. Выдернул чеку. Подождал пару секунд. И бросил в помещение, прикрыл дверь.

Бабахнуло сильно, но тяжелая дубовая дверь не вылетела, и осколки ее не пробили. От этой гранаты в комнате спасения нет. Но береженого бог бережет.

Адвокат ударил ногой по двери. Она не открылась – перекосилась от взрыва. Со второго удара распахнулась. И Адвокат шагнул вперед.

На полу валялись тела. Ивась лежал за перевернутым дощатым столом и пытался дотянуться до оружия.

Адвокат нажал на спусковой крючок. Звук выстрелов в закрытом помещении лупил по барабанным перепонкам. Пули впивались в тела.

Магазин кончился, и Адвокат отбросил автомат прочь. Вытащил парабеллум. Шагнул к пока еще не добитому им Ивасю, которого оставил «напоследок». Перевернул его на спину. И спросил:

– Интересно, а сколько пробьется твое вырезанное сердце?

В залитых слезами глазах Ивася плескался животный ужас. Он пытался что-то пробурчать, наконец выдавил:

– Пощади…

– Ладно, сердце вырезать не стану. – Адвокат выстрелил ему в голову.

Посмотрел на пистолет в своей руке. Отбросил его прочь.

Ну что, хватит этой кротовой жизни. Пора на свет. И будь что будет…

Иван держал нескладную долговязую фигуру в длинной рубахе, пиджаке, пузырящихся на коленях и заправленных в сапоги штанах на мушке, раздумывая, нажать ли на спусковой крючок. Есть правило – все, кто в лесу не свой, те враги. Но человек шел слишком открыто. И оружия при нем не видать.