Как заарканить миллионера - Элизабет Беверли

Куда ни бросишь взгляд: на кровать ли, на огромный, того же красного дерева, шкаф, на стены, на толстый восточный ковер на полу — все вокруг буквально кричало о богатстве и роскоши. И в голове у Дорси возникла одна забавная мысль: «А ведь к этому легко привыкнуть!»

Может быть, не так уж это и глупо — заарканить миллионера? Двенадцать часов назад Дорси отринула бы эту мысль с негодованием, но теперь с ужасом обнаружила, что все ее жизненные убеждения пошатнулись за одну ночь. Может быть, не так уж это страшно, когда о тебе заботятся? Может быть, не так уж плохо зависеть от мужчины? Может быть, не так уж невыносимо быть связанной с кем-то на всю жизнь? Ведь если это значит — каждое утро просыпаться счастливой… и знать, что Адам рядом…

Да, пожалуй, Лорен Грабл-Монро не так уж и не права.

Дорси сонно улыбнулась, прогоняя настойчивые мысли. Не хочет сейчас она ни о чем думать.

— Доброе утро, — промурлыкала она, потягиваясь и незаметно прикрывая обнаженную грудь простыней.

Странно, с чего она вздумала скромничать? Ведь ночью Дорси совсем не стеснялась своей наготы. Стоит только вспомнить, что проделывали они вдвоем на этой самой кровати… Адам, как видно, не стеснялся и сейчас; пижамные штаны его сидели низко на бедрах, и, перехватив красноречивый взгляд Дорси, он ничуть не смутился — напротив, расплылся в улыбке, ясно показывающей, что…

Что с кровати она сегодня не встанет.

— И тебе доброе утро, — ответил он счастливым, чувственно-хрипловатым голосом, ставя поднос на стол. — Я уж думал, ты проспишь весь день.

Испуганно ахнув, Дорси огляделась в поисках часов.

— Еще нет и половины десятого, — рассмеявшись, успокоил ее Адам. — А что? Тебя ждет ревнивый жених?

Он постарался, чтобы вопрос прозвучал шутливо, но в голосе Дорси почудилась неуверенность, словно Адам в самом деле опасался какого-то неведомого соперника. Неужели ревнует? От этой мысли по сердцу ее разлилось приятное тепло. Что было по меньшей мере странно, ибо всю свою сознательную жизнь Дорси ненавидела ревность и ревнивцев. Мужчина, ревнующий женщину, доказывает этим, что подсознательно видит в ней вещь, свою собственность… Но, оказывается, иногда очень приятно бывает чувствовать себя чужой собственностью. И потом, разве сама она не ревновала Адама к бедняжке Дезире?

О боже! Еще немного — и все ее научные разработки полетят к чертям!

— У меня сегодня назначена встреча, — объяснила она, снова прогоняя неприятные мысли и заставляя себя расслабиться. — Но это после трех часов. — И, подхваченная каким-то безумным порывом, добавила:

— До трех я — твоя.

От его ответной улыбки Дорси охватил такой восторг, словно она выиграла главный приз в каком-то немыслимом состязании. Адам налил ей кофе и поставил на прикроватную тумбочку: она поблагодарила, но пить пока не стала, не желая расставаться с чудным полусонным настроением.

Адам тоже не спешил приниматься за кофе.

— Должен тебя предупредить, — заговорил он, — хоть я и не религиозен, но каждое воскресное утро неукоснительно исполняю один обряд.

— Какой же? — невинно поинтересовалась она.

— Валяюсь в постели до полудня и прочитываю от корки до корки «Трибьюн».

— Даже объявления? — улыбнулась она.

— Даже объявления.

— Ух ты! Впечатляет. Надеюсь, ты не против, что я здесь? Я тебя не отвлекаю?

— Еще как отвлекаешь! — улыбнулся он. — Но я не против.

И, отложив газету, одним плавным, тигриным движением вытянулся на постели, с ней рядом. Опершись на локоть, несколько секунд пристально всматривался в ее лицо — словно не знал, что сказать и что сделать дальше. И вдруг… улыбнулся. Медленной, ленивой, чувственной улыбкой, от которой внутри у нее жаркими искрами вспыхнуло пламя.

— Признаться ли мне, — заговорил он низким чувственным голосом, — как здорово было проснуться рядом с тобой?

От удивления Дорси даже рот приоткрыла. Он не стесняется говорить о своих чувствах! «Пожалуйста, не надо, — молчаливо взмолилась она. — Не своди меня с ума — я и так голову потеряла!»

— Рассказать ли, какая ты мягкая и нежная, как чудно пахнешь?

«Пожалуйста!»

— Рассказать, как сладко сжимать тебя в объятиях? Как давно я не испытывал такого желания?

«Не надо!»

— Каким чудом стала для меня эта ночь?

«Адам…»

Кажется, он догадался о ее смущении, ибо, вдруг посерьезнев, спросил совсем иным тоном:

— Или с подобными откровениями лучше подождать?

Сердце Дорси билось, как сумасшедшее, кровь птицей летела по жилам. «Не может быть, — думала она в смятении. — Не может быть, чтобы он серьезно… Это всего лишь увлечение, только и всего — на самом деле он, конечно, так не думает! На самом деле эта победа ничем не отличается от прочих его любовных побед.

Но если так, почему Адам не выглядит победителем? Почему больше похож на побежденного? Многим ли своим любовницам он приносил кофе и розы в постель?»

— Нет-нет, — тяжело сглотнув, с трудом произнесла она. — Все в порядке. Продолжай.

Он снова изогнул губы в самоуверенной, неотразимо сексуальной улыбке.

— Сказать ли, что я хотел бы просыпаться рядом с тобой снова и снова? Что желаю тебя, как никогда еще никого не желал? Или тебя отпугнут такие признания?

Если до сих пор кровь ее птицей летела по жилам — теперь она достигла скорости реактивного самолета. Непонятно, как еще Дорси не рухнула в обморок? Впрочем, голова уже кружится…

— Я не знаю, — растерянно пробормотала она.

Улыбка его потухла.

— Да, — мягко ответил он. — Боюсь, я тебя отпугну. Поэтому лучше помолчу. Пока.

Дорси ощутила странное разочарование, но тут же сказала себе, что жалеть не о чем. И незачем выслушивать пугающие признания. Ей и без того есть чего опасаться.

Несколько секунд Адам молчал, глядя на нее так, словно хотел навеки запечатлеть в памяти ее образ. Затем осторожно пропустил между пальцев прядь ее волос.

— Я рад, что ты осталась со мной, — просто сказал он.

Мгновение поколебавшись, она ответила:

— Я тоже рада.

Костяшками пальцев он нежно провел ее по щеке.

— Надо бы как-нибудь… повторить.

У Дорси перехватило дыхание:

— Ты д-думаешь?

Он кивнул, проведя пальцами по ее нижней губе:

— Угу. И как можно скорее.

Нежные прикосновения его, казалось бы, такие невинные, сводили ее с ума, не давали думать.