Про психов - Мария Илизарова

– Да! Да! Да! А больницу бульдозерами сравнивают с землей, и на ее месте ставят мемориал «Павшим в боях за нормальность», – увлеченно продолжает Белла.

– А что с нами будет, вы подумали? – многозначительно спрашивает Агния.

– Да нас же во всем и обвинят! Скажут: психологи доигрались, возбудили пациентов, поддержали их враждебные настроения, не поняли ситуацию! Да, именно так и будет, – мрачно предрекает Косулин. – Пациенты место свое забыли, забыли, кто тут главный! И мы пойдем домой.

Тогда нам казалось, что изменения неизбежны. Что главный, увидев этот спектакль, попробует изменить систему, что появится уважение к пациентам, сочувствие друг к другу, что станет не так страшно работать творчески, индивидуально, рисковать, что пациентов перестанут кидать, как мячики, от одного врача к другому, а самих врачей, как пешки, переставлять в немыслимой логике, что все поймут важность работы друг друга и перестанут красть, а расширят штат и повысят зарплаты. Что больница перестанет быть местом, в котором ты несешь крест, а можно будет с удовольствием и со смыслом работать, что пациентам наконец-то начнут объяснять, что с ними происходит, что им будут говорить правду, а не набор противоречивых – утверждений. И делать это будут достойно и без стыда. Что прекратят инвалидизировать тех, кто попал сюда молодым, что действительно дадут шанс на обычную жизнь, а не убедят в неизбежности жизненного краха и неизлечимости. Что можно будет любить друг друга, а не бояться и не кучковаться маленькими враждебными группками. Эта надежда на высшую силу, воплощенную в фигуре главного, была среди нас чем-то вроде детской веры в то, что добро всегда побеждает зло. Стоит лишь донести несправедливость реальности до высших сил.

Мы никак не могли дойти до той степени личной зрелости, которая знает о бессилии и одиночестве верхушки айсберга. Много позже мы поняли, что эта вечная русская надежда прекрасно позволяет уничтожать всякое подобие власти, способной установить одни правила для всех. Этот многовековой самообман позволял нам оставаться в возрасте подростков, которые отрицают власть родителей и не согласны брать на себя никакой ответственности. Так нам было удобно и позволяло ничего не менять.

– Я даже плакала, – признается Белла.

– Я видел, – говорит Косулин. – Я тоже чуть не разрыдался, когда Мориц пел. Так грустно стало…

– Слушайте, я ничего не понял – что это за Богиня вообще, что за любовь, у кого с кем и за что? – спрашивает Шостакович.

– Пациент есть один, отец Елений в Костином отделении, я его смотрел еще давно, – рассказывает Косулин. – Так вот ему открылась Новая Богиня, за что его, сами понимаете, злые ортодоксальные силы бросили в больницу. Судя по всему, они все индуцировали друг друга. Массовый психоз, уверовали в Богиню новую какую-то. Ну и влюбились.

– Да в моем отделении сейчас пять или шесть богинь лечится! Тоже мне новость в дурдоме – богиня, почему именно эта пациентка? – удивляется Агния.

– Хороший пиар. – Все захихикали.

– Не пиар, а правильный возлюбленный! Так все хитро завернул, вроде она и не она это, не придерешься, – объясняет Косулин.

– Ага, – забоялся Пашка. – Сегодня Рождество вообще-то, а тут ересь настоящая, как бы нас всех на кострах не сожгли. Богиня-то языческая: принимает все как есть. Никакого тебе стремления к совершенству, высшим силам, иным мирам. Представляете, если этот психоз выйдет за стены больницы? Сначала вся Москва узнает о новой Богине, потом вся Россия…

– Вот это и будет настоящая революция! Я из этого спектакля понял только, что Богиня непроста и не признает лживых надежд. А! Я понял! Это Богиня Реальности! Во-о-злюби то что есть! – опять голосом Морица пропел Косулин.

– Точно. Очень похоже! Тогда, господа, я делаю официальное заявление. – Шостакович выкатывает свои черные глаза и обворожительно серьезнеет: – Мы, друзья, обязаны поддержать этот культ! Богиня Реальности – истинная Богиня психологов. По сути дела, мы те немногие, кто служит ей честно и со знанием дела. Мир лежит во лжи и иллюзиях! Возлюби то что есть!

– А-а-а-а! Я тоже так хочу, – решительно заявляет Агния. – Я тоже хочу, чтобы в меня кто-нибудь так уверовал! Са-аш! Я тебе не говорила раньше, но я – Богиня! Посмотри на меня внимательно! Видишь? Замечаешь? – Она подносит свое лицо прямо к лицу Косулина и упирается носом в его нос. Теперь у нее четыре глаза. А потом только один, но большой.

– Не считается, – дразнит ее Шостакович, – ты пойди сначала мир спаси, чудо сотвори, договорись с потусторонними силами о мире, а то… я – Богиня, я – Богиня! Знаем мы таких богинь…

Все ржут и ржут. Вдруг Косулин, взглянув на часы, понимает, что через два часа надо ехать встречать жену на вокзал, а он нетрезв, небрит и жену видеть совершенно не в состоянии.

– Бля-а! – не сдерживается он. – Ну что мне делать?

Это было неожиданно, все уставились на него, всеми силами пытаясь сохранять серьезность.

– Хватит ржать, все это очень плохо кончится, очень плохо, меня жена, кажется, бросила. Она мне изменяет, и я это узнал. Она сегодня приезжает, а я должен сделать вид, что ничего не знаю! Не знаю, что она там е…я с кем-то!! Я в отчаянии… – Губы Косулина сжимаются, а лицо изменяется так, что становится понятно, каким оно было раньше, в детстве.

Все это замечают.

– Наконец-то понятно, что с тобой! – Агния вздыхает с облегчением. – А то ты последнее время сам не свой. – Саша, поехали ко мне, я тебе выделю желтый диван, утром сам решишь, что делать.

Все поддерживают, что ехать за женой в таком состоянии нельзя.

Вечеринка у морга заканчивалась, темнело и холодало. Но нам было тепло, в душе опять расцветала радость от ощущения братства, от того, что, когда настанет твой личный жизненный п…ц, ты не будешь один.

Лора просыпается: рождественское утро, в палате свежо, почти все койки пусты, за окном мирно падает снежок. В душе мрак, а в голове мыслей не счесть: опять снилась мама… Во сне Лора кричала ей: мне больно, я обижена на тебя, смертельно обижена!!! Больше ничего не помнила, проснулась от ужаса этих слов. Смертельно обижена – это не просто обида. Это до смерти, значит. Можно так обидеться, чтобы человек умер? Могла ли ее обида убить маму?

Я что, убила ее? Погоди, Лора, ты такая смелая и решительная. И убийца, и спаситель… И Богиня…

Вчерашний день разогнал мрак. Костя… Как же он ей нравится! Волосы у него мягкие и пахнут приятно. В чертах особая к ней близость, вызывающая желание обладать и меняться чем-то похожим, обнаруживая равенство и взаимность. Зашаталось все, когда он со сцены к ней спустился. И про Богиню ввернул так тонко, и отец Елений ей поклонился! А она ответила, вот дура! Все видели. Не ожидала такого, просто мечтала с Костей увидеться хотя бы раз еще, а тут, оказывается, и для нее место нашлось. Да чуть ли не главное. Богиня. Как он забавно все понял, по-своему: возлюби то что есть. А что есть?